Если бы папа догадался, что мы действительно затеяли…

Я схватилась за перила, чтобы удержать равновесие, и приказала себе успокоиться. Дышать. Потому что папа мог узнать обо всем, только если бы я сама позволила ему это.

– Мама отлично ладит с электронной почтой, – сказала Ви. – Хотите, я передам ей, чтобы написала вам сразу, как только вернется?

– Давай, – ответил папа и повернулся ко мне. – Ну, вот и все?

На глаза неожиданно навернулись слезы. Я выдавила улыбку.

– Вот и все. Э-э-э, я правда очень ценю это, пап. Что ты доверяешь мне и все такое.

– Не забудь про комендантский час. И помни, что машину нужно заводить каждый день, иначе двигатель может барахлить. Особенно зимой. На всякий случай я положил карманный фонарик в отделение для перчаток. И держи телефон всегда при себе.

Он был таким милым. Это убивало меня.

– Да, папа.

Он еще раз обнял меня, прежде чем уйти.

– Будь умницей, Принцесса. Береги себя.

Я кивнула, потому что слова давались мне с трудом. Пыталась утешить себя тем, что когда папа уедет, станет лучше, но этот момент – когда он уезжал, я оставалась, и правда о том, что я натворила, стояла между нами словно невидимый фиолетовый слон, – все это оказалось тяжелее, чем можно было предположить. Если бы папа уличил меня в этой огромной лжи, он пришел бы в ярость. Но знаете, что хуже всего? Это причинило бы ему боль.

Однажды я видела, как он плакал, и именно об этом думала, когда целовала его на прощание, махала рукой, когда он садился в машину, и, наконец, закрыла входную дверь дома Ви, когда он уехал. Мысленно я видела тот первый и последний раз, когда папины глаза наполнились слезами, и они, словно дождевые капли, скатывались по его щекам.

Слава богу, ни Ви, ни Марисса ни о чем таком не догадывались. В ту же секунду как захлопнулась дверь, они пустились в пляс. Марисса кружилась, ее синее хлопковое платье развевалось, а Ви изображала нечто похожее на плавание кролем. Я взяла себя в руки. Со мной все будет хорошо, и с папой тоже. Он будет счастлив в Кливленде. Не узнает правды. Я не позволю ему узнать правду. И смогу жить самостоятельно.

– Девчонки, вы такие счастливые! – сказала Марисса.

Ви уже сбегала вниз по ступенькам.

– Пора распаковывать вещи – и поживее, сестренка!

– Э-э-э, почему?

– Потому что сегодня вечером у нас вечеринка по случаю твоего новоселья, – крикнула Ви. – Начало ровно в семь!

Мы сидели в закусочной «У Дэвида». Я ела куриный суп. Это было 29 марта, на следующий день после моего четырнадцатого дня рождения. Мама теребила в руках вилку.

– Эйприл, Мэтью… Ваш отец уезжает от нас. – Ее голос звучал спокойно. Слишком спокойно. Мне хотелось закричать, что она могла хотя бы притвориться, что ей грустно.

Папа охнул, и я повернулась к нему, ожидая, что он что-то скажет. Но вместо того, чтобы заговорить, отец тяжело сглотнул, словно стараясь удержаться от всхлипов. По его щекам заструились слезы. Он попытался смахнуть их раньше, чем мы увидим. И ему это почти удалось, потому что мой брат Мэтью ничего не заметил.

– Он будет спать в палатке? – спросил он. – А можно я тоже буду спать в палатке? Пожалуйста, пап?

Папа покачал головой. Я знала, что, независимо от того, что случилось, он не хотел уезжать от нас. Мне хотелось вскочить со стула, обнять его и сказать, что все будет хорошо, как он всегда говорил мне.

Хотелось закричать.

Хотелось заплакать.

Вылить куриный суп маме на голову.

Хотелось сказать папе, что хотя его жена больше десяти месяцев спала с другим мужчиной и ей, очевидно, давно уже плевать на него, я все равно люблю его.