Много позже, вспоминая тот день, он понял, что Ниффель был болен. Как-то Валезириан слышал от духовника матери об этом неизлечимом недуге: человек неожиданно падает на землю, лишается чувств, все тело его сотрясают судороги, а челюсти сжимаются так, что несчастный, бывает, прокусывает себе язык. Верно, Ниффель знал о своем изъяне и скрывал его от других. Могучие негидийцы презирают хворых. Узнай они о тайне Ниффеля, ни один из них не потерпел бы его власти над собою. Предвидя приближение болезни, Ниффель выпроводил дружинников из покоя. Вот почему они не нашли Валезириана – просто не успели. Иначе как объяснить, отчего алчные хадары не заглянули первым делом в сундук? И на что надеялась мать, пряча его там? Валезириану не верилось, что она была настолько наивна. Возможно, она просто обманывала себя, создавая иллюзию защищенности. Ей страшно было думать, что ее сын обречен, а сама она бессильна его защитить. Когда Валезириан вспоминал мать, на сердце у него становилось еще тяжелее.

Рядом заворочался Эадан. Устраиваясь поудобнее, он уперся локтем Валезириану в бок. Валезириан покосился на хадара. Из-за ветхой занавеси проникал свет очага, и Валезириан смутно различал в полутьме широкое лицо Эадана. Тот спал не выпуская из рук меч. Ногу он положил на узел со своим богатством, чтобы хозяевам не удалось обворовать его, пока он спит. Валезириан прислушался к дыханию спящего. Как может он спать в такое тревожное время? Ведь не только Валезириану грозит смерть от рук Морлы и его приспешников – Эадан сам изгнанник, объявленный вне закона, и каждый человек в землях Морлы вправе убить его и не платить виры. Еще недавно этот молодой хадар горько рыдал, жалуясь на превратности судьбы и несправедливый суд своего господина – а теперь преспокойно спит как ни в чем не бывало! «Дикари», – подумал Валезириан с презрением. Он не желал признавать, что спокойствие спутника передается и ему, Валезириану, – и лечит его измученную душу. С тех пор, как погибла мать, Валезириан уже позабыл, каково это – чувствовать себя защищенным. Осторожно, чтобы не разбудить Эадана, он повернулся набок и опустил голову ему на плечо. За занавесью трепетал мягкий свет. Грудь Эадана размеренно вздымалась. Прикрыв веки, Валезириан начал засыпать.

В полусне он слышал приглушенные голоса – похоже, хозяева не собирались укладываться. О чем можно спорить так долго, да еще и ночью? Вязкая усталость разливалась по телу Валезириана, но он заставил себя вынырнуть из сна. Хозяева вели себя странно – даже Валезириан, плохо знающий обычаи эсов, почувствовал это. Они что-то замышляли. Валезириан приподнялся, выбрался из спальной ниши и, ступая бесшумно, как он умел, подошел к занавеси. Он вдруг обнаружил, что держит в руках священную книгу, которую прежде, во сне, прижимал к груди. Как бы не уронить ее… Перехватив книгу покрепче, Валезириан прислушался.

– Чего тут сомневаться? Заколем их – и дело с концом, – говорила женщина вполголоса. – Ты же их видел – один хриз, другой оборванец… С золотым кольцом на шее, в перстнях, а одежда на нем совсем худая. Голову обвязал женским платком… Говорю тебе, он или изгнанник, или вор. Не иначе как этот бродяга убил знатного эса и присвоил себе его драгоценности. Никто не станет мстить за такого! А может, карнрогг еще и наградит нас…

Ее собеседник долго молчал. Наконец он возразил с сомнением в голосе:

– Они наши гости. Боги разгневаются на наш род, если я нарушу закон гостеприимства…

– Мы выполнили долг хозяев: они уже вкусили пищу в нашем доме, – перебила его женщина раздраженным полушепотом. – Боги… Боги и так оставили нас. С тех пор, как умер мой Крадстейн и этот змей, этот ненасытный ворон, Турре Фин-Эрда, присвоил наши поля, мы знаем лишь тяготы и унижения. Неужели ты не понимаешь, отец, что нам не пережить эту зиму? Еды у нас осталось лишь на завтрашний день… Турре больше не даст нам в долг. Он только того и ждет, чтобы мы сдохли от голода – тогда он сможет забрать себе нашу усадьбу и последний клочок земли. Убьем этих бродяг, выменяем их золото на зерно – дотянем до весны, а там, глядишь, и посеяться сможем…