Дожив до двадцати лет, я ни с кем не встречалась. Ни с кем не дружила, не заводила домашних животных, а моя комната напоминала стерильную палату. И не помогали ни терапии, ни приём лёгких транквилизаторов, не вызывающих привыкания. Они давали лишь временный эффект, лишь ненадолго заглушали мою тревожность. Через месяц всё возвращалось на свои места.

Правда последний год, мой двадцать первый год жизни, появились заметные улучшения. Я уже не нахожусь в предобморочном состоянии, если коснусь грязной ручки, смело мою руки в общественном туалете, могу проехать на автобусе пару остановок, а всё из-за сестры, которая слегла в январе в больницу с тяжёлой пневмонией, а родные были в командировке и мне приходилось… пусть через силу, но ради родного человека, почти каждый день приезжать в место, напоминающее рассадник заразы.

Я дрожала, заикалась. Рыдала… Без конца поливала всё вокруг антисептиком и, о чудо, ничем не заболела. За две недели, я ничего не подцепила. После этого случая стало капельку лучше. Легче.

Я и сама понимала, насколько глупо себя веду, но фобия не поддавалась логике и объяснению, контролю. Она просто была. Чужие прикосновения до сих пор вызывали по телу дрожь.

Горько усмехнулась, закрывая кран, поборола в себе желание достать антисептик и оторвала обычное бумажное полотенце. В туалете универа. Кому-то покажется это смешным, а для меня – настоящий прогресс.

За спиной хлопнула дверь и в отражении широких во всю стену зеркал показалась сестра. В карих глазах скользил немой укор: «Что? Опять?»

– Снова сбежала, – невозмутимо констатировала она, скрещивая руки на груди и приваливаясь плечом к стене. Русые волосы растрепались, в хрящике уха поблёскивал новый «гвоздик». Я только сейчас обнаружила, что эта ходячая проблема по имени Стася сделала ещё один прокол.

У нашего отца странное чувство юмора. Понимаю, он ждал сыновей, а родились мы, но это не повод, называть нас Станислава и Ярослава, но у него было иное мнение на этот счёт...

Плюс моего характера в том, что я никому не читала лекции, насколько грязными и опасными могут быть окружающие нас вещи. Та же стена уборной, на которую так беспечно опиралась Стася, представить страшно какие там бактерии ползают, поэтому поборола отвращение и вымолвила:

– Я пыталась держаться, правда, – глубокий вдох и выдох. И не стоит говорить сестре о том, что ногти у Звягина чёрные, неаккуратные… К горлу вновь подкатила тошнота. А он меня… этими руками, этими ногтями… – Я же извинилась, не вылетела из зала пулей. Даже не вырвало.

Стася скептически хмыкнула.

– Но тебя всё равно считают странной.

– Пусть, – выкинула влажный комок бумаги и всё же достала салфетки. Так просто к этой ручке я не прикоснусь. Не сейчас. – Ты лучше других знаешь, как много я делаю, чтобы быть нормальной.

Сестра задумчиво кивнула.

– Но я не смогу прикрывать тебя вечно. Тебе просто нужно завести отношения и всё пройдёт, – хмыкнула беспечно, доставая из кармана широкой в пол юбки телефон.

– Как у тебя всё просто, – усмехнулась, проходя мимо, касаясь поверхности исключительно сквозь влажные салфетки.

– А что сложного? – флегматично поинтересовалась Стася, придерживая пальцами дверь. Вот так легко. В душе разливалась зависть. Да. Я завидовала. Завидовала постоянно, потому что устала. Устала от себя, от фобии, от всего. Хотела сопливых отношений, хотела романтики, хотела нравиться парням, а не вызывать у них недоумение. – С нами же ты взаимодействуешь. Обнимаешься, соприкасаешься, значит, есть шанс, не всё потеряно.

– Вас я знаю, вы родные, – произнесла очевидное, выходя в коридор. Нужно возвращаться на ритмику, нельзя прогуливать пару.