– И это тоже, – неопределенно ответил Хвет.

Солнце разметало кисею тумана, и вскоре путники уже без опаски двигались по выбитой в пыль проселочной дороге в сторону… как бишь называлось это селение? Очередных Песьих Мусек на своем извилистом пути.

Глава 4. ПУБЛИКУМ ФИГУРА

– Ты сам откуда? – спросил Кира Хвет больше от скуки, чем из любопытства. В эту часть страны он попал впервые, ничего здесь толком не знал, а после вчерашнего прерванного погоней выступления – активно не хотел знать.

– Из Трех Благополучных Прудов[4], – ответил Кир.

Хвет удивленно вздел бровь: мол, такие названия вообще бывают? Его собеседник пожал плечами: мол, название как название, что такого?

Вместо корявой палицы Хряка Киру выломали вполне приличный костыль рогатиной, для удобства обмотав его верх тряпицей (мода на множество пышных юбок весьма удачно обеспечивает в походе тряпками и бинтами). Теперь он двигался гораздо быстрее.

– И чем ты там занимался, в этой своей деревне?

– Я… как объяснить получше… публикум фигура[5] … – неуверенно произнес Кир, словно пробуя на вкус собственные слова.

– А… любишь с девчонками повеселиться? – задумчиво произнес Хвет. – Сунешься к моей сестре – пришибу! – предупредил он, искоса поглядывая на Кира. – Фигуры он публит… Классно устроился. Не пыльная работенка. Хотя в таких-то обносках?.. Ты что, беглый барон?

– Женщины – это равноправная часть общества, – невпопад заявил Кир, сделав серьезное лицо, насколько позволяла физиономия напуганного грача.

Хряк недобро посмотрел на него, обернувшись. Идея ему явно не понравилась. Аврил старательно сделала вид, что ни слова из сказанного не расслышала и вообще занята изорванным рукавом.

– Никакие фигуры я не публю! Я и есть фигура, – воскликнул сбитый с толку Кир.

Теперь на него косо посмотрели все четверо.

– Я – общественный деятель, выборный представитель жителей Трех Благополучных Прудов! – попытался объяснить Кир. – Понятно? – он выпятил тощую грудь под рубахой (во всяком случае, честно попытался это сделать, насколько мог, вышло не очень).

– Нет. И не хочу знать детали, – ответил ему Хряк. – Держись от меня подальше на всякий случай.

– А я вот хочу, – заявила равноправная часть общества. – Что это значит?

– Меня выбрали, чтобы я говорил от имени деревни, – уныло пояснил Кир.

В голосе его сквозило отчаяние. Вероятно, новые знакомые были не первыми в ряду тех, кто ни слова из сказанного не понял, переиначив саму суть демократического общественного устройства[6].

– А… кому говорил-то?

– Чего? – не понял Кир.

– Ну, говорил, мол, от всей деревни или типа того…

– Да кому угодно! Всем! – втолковать эту прозрачную очевидность оказалось непростым делом, и юный демократ начинал вскипать.

– То бишь сейчас с нами говорит целая трехпрудовая деревня, которая всю ночь просидела в яме с вывихнутой ногой? Хреновая у тебя деревня, друг! – отчитал юношу Гумбольдт, к чему Хряк, приняв оскорбленный вид, добавил:

– Хреновее не бывает. Местечко, вестимо, в заду у мира.

– Не считая милой деревеньки, что нам попалась вчера, – едко ввернул Хвет.

– Не вспоминай! У меня до сих пор мокрая жо от бега… Извини, Аврил.

– Да пожалуйста! Можешь всем рассказывать про свою мокрую жо, Хряк. Было бы кому интересно…

– И все же: что за деревня такая, где выбирают публить фигуры оборванца? – не унимался Хвет, так и не уловив сути. В дороге всякая тема – развлечение, а тут еще что-то новенькое…

– Деревня как деревня. Рыбаки живут. На берегу. Там, – Кир махнул рукой куда-то назад.

– На берегу пруда, значит… И, судя по всему, там есть еще два – не менее счастливых? То есть благополучных?