Перед походом, когда Света Маленькая собралась с нами идти, я сделал следующее. Поставил ребенка перед собой в позу наибольшего внимания и по возможности внушительно произнес:

– Слушай и запоминай. На маршруте единственный человек – завхоз – определяет, кто и что будет есть. Его слово над продуктами, кроме выпивки – закон. А я, и только я, определяю, когда, куда и сколько мы будем идти. Независимо от погоды, здоровья, усталости, настроения и прочих причин. Дождь, холод, вечно мокрые ноги и одежда значения не имеют. Продолжительность дневного перехода и ходки от перерыва до перерыва, место и время бивака и перекуса – полностью во власти моего волюнтаризма. Тебе понятно?

Я пытался этим немного напугать её и дать последнюю возможность отказаться от участия, хотя мне очень хотелось утащить племяшку в настоящий лес, в настоящие горы, с настоящими людьми. Но, в то же время, я-то прекрасно знал, что она совершенно не осознает, куда собралась, вот и стращал, что было мочи. Надо ж, как угадал насчет вечной мокрети…

Так и не знаю до сих пор: правдой оказались те мои слова насчет руководства или беспочвенной фантазией20?

Короче, отсидка. Как метко ужаснулась Большая, на водоразделе же камни! Я не стал ехидничать на тему, что это и ежу понятно, а просто разрешил из палатки выходить только по личной надобности. По общественной – сами справимся.

Маленького, впрочем, в палатке удержать не могла даже Маленькая. Дождь – не дождь, ветер – не ветер, бивачные работы без него не обходились. Опытный водник, он взял с собой два комплекта непромокаемой одежды: ветровку из серебрянки с проклеенными швами и штаны с курткой из зеленой резины. В них и рассекал весь поход, исключая подрюкзачное время. Серебрянку же тягали то Маленькая, то Большой – кому надобилась. Полиэтиленовые накидки, что взяли мы со Светой, так толком и не использовались. Неудобные оказались, очень уязвимые от костра и вообще. Не понравились.

У Борисовича сыскалась ещё одна обязанность: отслеживать показания взятого с собой термометра. Вылезает он из палатки, идет к рюкзаку и радостно кричит в ответ на запрос температуры:

– Да тут жара! Плюс семь! – и все целых полчаса радуются жизни.

После поглощения наваристых геркулесовых соплей большая часть общества разбежалась по кустам. А в палатке Света Маленькая, обозленная каким-то очередным грандиозным проступком Лёши Большого, выдала:

– Да он у нас вообще еблон.

Пауза. Бегемот наливается краской снизу. Маленькую краснота заливает сверху. Моя морда против моего желания вытягивается, челюсть звучно бьет в пол. Натешившись, Светка поясняет:

– Это значит – блондин, по-югославски.

– Так значит ты у нас… – моментально подхватывает оскорбленный…

– Нет! И вообще. Я терпеть не могу. Когда меня так называют. Не смей. Весь поход с тобой разговаривать не буду, только назови, – торопливо сыплется из блондинки угрожающе-ледяной горох слов. Довольная непарнокопытная морда расплывается в широкой ухмылке, губы плотно стиснуты, фыркать носом он всё же себе позволяет. Света цепенеет и внимательно наблюдает за потугами приятеля удержать в себе так и нарождающийся очередной каламбурчик. Лицо её выражает непреклонную решимость, краснота давно сменилась белым налетом злости… На счастье, с гулянки возвращаются Марабу с Большой, а затем Маленький, и им вся история преподносится уже как веселая. Впрочем, Света всё равно дуется.

Отыгралась она, мешая нашей игре в преферанс. Это потом, через неделю девочкам понравилось наблюдать со стороны за работой профессионалов (то есть Андрея с Маленьким), сегодня же они злились, что остались за бортом игры. А Маленькая изгалялась вовсю: то прикуп стащит, то карты вслух подсмотрит, то вякнет ненаглядному: