Развёрнутые на восточном фронте вооружённые силы Германии и её союзников насчитывали 4 306 тысяч человек. в их распоряжении находились 42600 орудий и миномётов, 4170 танков и штурмовых орудий, 4846 самолётов.

Им противостояли убаюканные сталинской пропагандой о своей несокрушимости 3 088 тысяч человек, оснащённых 57 041 орудием и миномётами, 13 920-ю танками и 8 974-мя самолётами. Их подпирали прибывшие с востока 201700 человек с 2 746-ю орудиями и миномётами и 1763-мя танками.

Михалыч проснулся от осторожного подергивания его плеча:

– Товарищ сержант! Товарищ сержант! – почему то тихо, почти шепотом, будил его Максим Шевелёв, первогодок из подмосковной деревни Мамыри. Увидев, что сержант встает, он, опять же шёпотом, быстро:

– Там командир стоит, старший лейтенант…

– Где там? – ничего не понимая, спросил Михалыч.

– Там, на верху, от немцев пришел.

– От немцев? Наш командир?

– Да! Он вас требует. Сначала на той стороне шум был, даже стреляли, а потом он пришел….

Михалыч, ничего не понимая, надел ремень с кобурой. Зажёг спичку – пять минут второго.

Наверху было темно, на востоке небо только-только начало алеть.

– Кто здесь? – вглядываясь в силуэты трех человек, спросил Михалыч.

От стоящих отделилась фигура, подошла ближе. В слабом свете звёзд Михалыч разглядел плотного, среднего роста мужчину.

– Старший лейтенант Быстров. Мы можем где-нибудь переговорить?

– Да, идемте вниз.

В доте Михалыч зажёг керосиновый фонарь, пригласил незнакомца присесть на топчан. Полевая форма старшего лейтенанта была испачкана в грязи, колени, рукава гимнастёрки были мокрыми. За спиной горбатился вещмешок.

– Сержант, я был на той стороне. В разведке. Еле ушел. Мне нужно срочно к командованию. Дай проводника.

– Товарищ старший лейтенант! А как там, на той стороне? Война будет?

– Будет сержант, страшная война будет. Дай человека, мне надо идти, – старший лейтенант встал, – пошли!

Наверху уже явно серело, стал виден туман, белой ватой закрывший низину. Бойцы стояли кучкой, тихо перешептываясь, никто не спал.

– Шевелев! – позвал Максима Михалыч, – проводи старшего лейтенанта на заставу!

– Слушаюсь! – приложил руку к виску Максим.

Старший лейтенант протянул руку, прощаясь:

– Бывай здоров!

– Будьте здоровы, – пожал руку старлею Михалыч.

Сержант смотрел вслед уходящим, не видя их – остро переосмысливал услышанное. Война! Что ж это такое – война? Как это убивать людей? Ну и что, что они немцы? Не люди, что ль! А меня как будут убивать? Вот так подойдет, пока я три патрона выстрелю, и убьет? За что? Что я ему плохого сделал? Мы же люди, а не волки какие-нибудь, не скотина.

Война для него была эфемерной, нереальной сущностью, в которую невозможно поверить.

Ему, вчерашнему учителю, молодому, счастливому отцу и мужу, который дома не мог зарубить и курицы – как ему быть на этой войне? Он чувствовал, что не сможет стрелять в людей – ведь это противоестественно! Противоестественно тому, чему учил его дед, священник, чему он сам учил детей.

Тихо переговариваясь, подошли бойцы. Михалыч повернулся:

– Никому не спать!

– А что делать, товарищ сержант? – Прохор Баев был одним из лучших солдат и Михалыч просил ротного присвоить ему ефрейтора. Завтра, в понедельник, должны зачитать приказ.

– Охранять вверенный нам объект! – непривычно строго приказал сержант, – Ходить парами по периметру территории стройки! По кругу! Интервал – 50 метров! Если что – докладывать немедленно!

Он постоял еще, прислушиваясь к тишине, вглядываясь в молоко тумана, представляя, как из него полезут темные фигуры. Врагов?