Побродив, среди отцветших жасминовых кустов, я возвращаюсь в дом.

Здесь мне предстоит провести какое-то время, надо бы посмотреть, что здесь и как, да только мне хочется забиться в угол.

– Анастасия Дмитриевна, – окликает меня женщина в годах. Фартук ее намекает на род деятельности. – Скоро ужин. У вас будут пожелания?

Надо же. Анастасия Дмитриевна. Пожелания.

Марич не стал демонстрировать домашним, в каком я тут качестве?

Да, кроме как от Сати, я не чувствую косых взглядов, но мне все равно кажется, будто все знают, что я стану постельной грелкой.

– Нет, – помедлив, отвечаю я. – У меня нет аппетита.

На выразительное лицо поварихи набежала легкая тень.

– Примите мои соболезнования, Анастасия Дмитриевна, – говорит она и, заметив, что у меня подступили слезы, утешает: – Все обязательно наладится.

И, помявшись, добавляет:

– Если что, я оставлю вам перекус в холодильнике. Вдруг ночью взгрустнется.

Не став меня дольше терзать, она уходит, а я только сейчас соображаю, что не спросила ее имя.

Не зная, куда себя деть, и не решаясь побеспокоить сейчас Марича, чтобы уточнить, что мне можно в этом доме, да и можно ли вообще мне выходить, я иду в свою комнату.

Проходя мимо двери Марича, я неосознанно замедляю шаг, стараясь ступать тише. Не то для того, чтобы меня не услышал он, не то для того, чтобы я могла услышать, что происходит внутри.

Осознав, что и то и другое в равных пропорциях, я одергиваю себя и собираюсь миновать опасную зону побыстрее, но в меня чуть не врезается внезапно распахнувшаяся дверь.

Сати вылетает из спальни Марича. Мне достается такой полный ненависти взгляд, что оторопь берет.

Помада у нее смазана, одежда не совсем в порядке, и так сразу и не поймешь, хватило ли им того времени, что меня не было, чтобы…

– Даже и не думай, – шипит на меня Сати. – Такие, как ты, даже не в состоянии оценить Сашу. Завтрак в восемь.

Сашу? В первый момент я не понимаю, о ком она. А потом до меня доходит, что Александра Николаевича Марича кто-то может называть ласково.

Саша.

У меня язык не повернется.

Пока я не нарвалась на самого Марича, стоит убраться отсюда.

Я запираюсь в комнате и отсиживаюсь там до самого сна.

Спится мне на удивление хорошо.

Как ни противно признавать, спальню мне отдали красивую, просторную и уютную. Мне, наверное, легче было смириться, если бы меня заперли в темной коморке, но нет. Покои почти королевские. Ничуть не уступают спальне Марича.

Просыпаюсь я от солнечных лучей, греющих щеку. Вчера в тяжелых мыслях я и не подумала задернуть портьеры, и теперь нежусь в теплом пятне на простынях. Еще не жарко, значит, раннее утро.

Скорее всего, я успеваю к завтраку…

И тут на меня наваливаются воспоминания: вчерашние похороны, переезд, разговор с Маричем, Сати… Это не кошмар, это действительность.

Поэтому в столовую я спускаюсь уже не в таком радужном настроении.

Перебираю в голове царапающие мысли.

Андрей даже не написал. Только Ленка.

И звонила тетя Оля. Надо будет ее набрать.

– Доброе утро, – удивленное приветствие Марича вырывает меня из мрачных мыслей.

– Надеюсь, доброе, – немного сварливо отвечаю я и тут же себя одергиваю. Нашла, где характер показывать.

Однако Марич никак не реагирует мои взбрыки. Его интересует другое.

– Не думал, что ты так рано встаешь, – поясняет он, рассматривая меня недоверчиво.

– Мне сказали завтрак в восемь. Пришлось встать в семь, – немного привираю я.

Ведь на самом деле я проснулась сама по себе и просто так, а не к завтраку.

Марич переводит тяжелый взгляд на Сати, стоящую у стола.

– Как любопытно, а я и не знал, что у нас концлагерь, и есть можно только в определенное время.