– Вот кто должен олицетворять собой Отечество! Настоящий мужчина, сильный, прекрасный, волевой! Даже обнаженным он будет воплощать не слабость и беззащитность, а силу и волю! И если такой подчинится кому-то, то только… только Орднунгу!

Пьерина, сжав зубами мундштук с тлеющей сигаретой, смотрела на трехмерную фигурку ван Нивена. Его щеки потемнели, глаза маслянисто блестели, губы стали влажными, как у девицы.

– Ах ты, merdoso… – прошептала она зло. – Опять за старое? А ведь ты, говорят, даже женился – на какой-то там ирландской американке, которую раскручивал… бедная девочка. Ну, я тебе устрою, rotto in culo!

С этими словами Пьерина отложила мундштук, на котором появились следы от ее зубов, и потянулась к сумочке, чтобы достать коммуникатор.

Чезаре сказал ей не звонить ему, но, кажется, дело не терпело отлагательства.

У ворот усадьбы Райхсфюрера дорога сворачивала на запад, двигаясь вдоль высокого забора, ограждавшего замок Тейгель. Затем бывшая Адельхайдалее сворачивала резко на юг – на этом участке она сохранила прежнее имя; однако, теперь бывший поворот стал перекрестком – от него к западу была проложена новая дорога. Она, как и часть Адельхайдалее от Каролиненштрассе до нового перекрестка, получила имя Хершафталее – бульвар владычества, хотя слово Хершафт можно было перевести и по-другому: царствование, господство, правление.

На углу между Хершафталее и Адельхайдалее располагались казармы Райхсъюгенда, похожие на средневековую крепость, но выполненную из бетона и вместо бомбард и баллист ощетинившуюся эфэльками и плазмаверферами^>29. К казарменному форту примыкало не менее суровое на вид здание электростанции (в глубине которого также находилась артезианская скважина, снабжавшая весь район водой). Затем был небольшой, полудикий парк между Шихтштрассе и Камерштрассе, а за парком, где никогда не бывало людно, расположилось несколько особняков, а, если быть точным, то всего три. В первом обитала чета Шмидтов. Второй занимал Райхсминистр коммуникации фон Немофф со своей супругой и шестью детьми. Следующий, самый близкий к озеру особняк располагался как раз напротив участка леса, знаменитого самым старым деревом в Берлине – Толстой Мари. Этот особняк мало чем отличался от остальных – крытый черепицей цвета спекшейся крови дом из темно-серого, почти черного камня стоял в глубине участка. Дом возвышался на стилобате из того же камня, часть стилобата занимала терраса, под ней был гараж. Сам дом был двухэтажным, за исключением пристроенной с противоположной стороны от террасы трехэтажной башенки с балкончиком, на котором стояла всегда зачехленная эфэлька какой-то особой конструкции, массивнее, чем стандартные.

Террасу наполовину перекрывал широкий балкон. Тот, кто жил в доме, мог бы наблюдать с этого балкона, как в маленьком пруду с небольшим водопадным фонтаном плавают, шевеля золотисто-розовыми плавниками, китайские декоративные карпы, а дальше, за забором и кронами деревьев, за низким строением эллинга, сталисто блестит водная гладь Гросс Мальхе, над которой с севера вздымаются мачты партайяхтенклуба «Орднунг фюр иммерн». Несколько яхт этого клуба особняком стояли в старом эллинге, в том числе, «Райхсвольф» Райхсфюрера и «Дерфлингер» Райхсминистра Шмидта. А так же яхта, принадлежащая хозяину этого особняка.

Если бы сторонний наблюдатель мог несколько дней следить за этим особняком (что было невозможно – вся территория очень строго охранялась райхсполицайгешютце и райхсъюгендами в экзоскелетах), он бы решил, что в здании никто не живет. Действительно, в темное время суток в самом доме не горело ни одного окна, лишь светилось окошко караулки у ворот. Там постоянно дежурили пять человек в танкистской экипировке, при которых было целых два штурмовых экзоскелета – один обходил участок, другой стоял позади караулки, ожидая своей очереди.