Чезаре посмурнел. Двадцать второй был скорбным годом для Италии. Сначала ужасное землетрясение разрушило все, что только можно: в руины превратились и солнечный Неаполь, и вечный Рим, и Флоренция, и Перуджа, и Бари… рухнула, наконец, Пизанская башня, легли грудой камней новые небоскребы Генуи, отдаленное Палермо, и то тряхнуло – мама, не горюй. Да что там Италия, пострадали даже Албания и западная часть Греции.

И, как будто этого мало было для и так не самой счастливой страны Евросоюза – один за одним изверглись Этна и Везувий, а также несколько менее крупных вулканов, среди которых были и небольшие вулканы Флегерей. Виноградники Италии, ее гордость, погружались в пламя, а те, что уцелели, накрыло саваном пепла. Погибли не только виноградники – пшеничные поля, оливковые и фруктовые сады, дубравы знаменитых дубов – все было уничтожено кислотными дождями и сернистым снегом.

Это был маленький средиземноморский апокалипсис. И так небогатое население Италии в мгновение ока скатилось буквально в нищету. И особым цинизмом на фоне этого был отказ правительства Евросоюза хотя бы списать долги Италии на фоне произошедшей катастрофы. Более того – Люксембург, а точнее Берлин (ни для кого не было секретом то, кто на самом деле рулит штурвалом европейского корабля) предложил Риму помощь… на основе заимствования, то есть, в кредит.

Северной Италии (не особо пострадавшей на фоне остальных) помогла Россия – и то лишь потому, что области к северу от По послали Рим с Люксембургом и Берлином ten’cazza и объявили о «независимости де-факто», об отказе от санкционной политики ЕС и признании «новых областей России» – Новороссии и Малороссии – ее неотъемлемой частью. Как итог – малороссийское зерно стали разгружать в Венеции и Триесте. Но, несмотря на нарастающий народный гнев, несмотря на сыплющиеся с далекого севера унижения, римское правительство не последовало примеру своих бывших подопечных. Если бы у Рима были силы, он, вероятно, ввел бы войска в Трентино, Венецию и Фриули, но все войска были направлены на подавление выступлений собственного народа.

Вот тогда-то на политической сцене Италии появился новый игрок – Чезаре Корразьере и его Fratellanza del poppolo italiano, объединившая в себе мафиозные структуры Сицилии, Калабрии, Кампании и Базиликаты. На Сицилии FPI выиграла выборы, а когда их результаты попытались оспорить – устроила чистой воды purificazione местных элит по тому же сценарию, что через пять лет проведет сам Эрих в Германии.

Конечно, ничем хорошим это не кончилось: войска ЕС были оперативно переброшены к сепаратистам, и FPI пришлось на время перейти на нелегальное положение. Пять лет Чезаре сотоварищи провел в подполье (причем сам Чезаре – в основном, на Лазурном берегу, тоже пострадавшем от событий двадцать второго, но оперативно отстроенном), при этом ЕС было вынуждено держать на Сицилии и в Калабрии крупную группировку войск, которой некоторое время руководил будущий райхсмаршал Швертмейстер. Швертмейстер, уже тогда бывший сторонником Эриха, оперативно боролся с bande fraterne, уничтожая те из них, которые не признавали единоначалия FPI. Всем было хорошо – и сторонникам Чезаре, день ото дня укреплявшим свои позиции, и герру Швертмейстеру, славшему в Раммштайн^>15 победные реляции.

Ближе к ЕА в руководстве Евросоюза заподозрили неладное. Немецкий армейский корпус Швертмейстера заменили французским корпусом «Марин». Ситуацию это не изменило, по крайней мере, изменило не сильно. Ставший замначальника штаба вооруженных сил Германии Швертмейстер обеспечил полную лояльность армии в ходе августовских событий, а окрепшие, перевооружившиеся и натренировавшиеся fratelli устроили французам образцово-показательную трепку. В Люксембурге рассвирепели и попытались вернуть немецкие части на Сицилию, но тут наступило ЕА, и всем стало немного не до итальянцев. Чем вернувшийся на Сицилию в сопровождении молодой жены Чезаре воспользовался в полной мере.