Василий Андреевич одобрительно кивал, наблюдая Костину расправу со зверьками, не поправлял, не делал замечаний, а когда последний объект, коротко дёрнувшись, застыл на тускло поблёскивающем надраенными паркетинами полу, негромко сказал:

– Ну что, Константин, большое продвижение. Кажется, сегодня ты уловил принцип. Однако не слишком задирай нос. Выделить в общем потоке какую-то одну волну – это не одно и то же, что уметь выделять любую. Видишь ли, решение задачи ещё не означает овладение методом. Тут, можно сказать, универсальный принцип. Так что упражняться и ещё раз упражняться.

Костя сел. Голова у него слегка кружилась. Всё же намучился он с этими кролями – но усталость ощутил только опустившись на холодную, слегка пружинящую скамейку. Трудно было двигаться, болели виски. Ну ничего – скоро пройдёт. Пока же он следил за остальными.

Конечно же, у них у всех получалось плохо. Времени они тратили уйму, кролики дохли неохотно, перед смертью верещали, дёргались в нелепых судорогах. В общем, грязная работа, недовольно оценил Костя. Видно, плохо усваивают. А почему? Лентяйство. Думают, козлы, только о том, когда урок кончится. О борще думают, о котлетах. Какая уж там концентрация.

Но Васёнкин, как и следовало ожидать, вновь отличился. Когда подошла его очередь вставать со скамьи и работать с кроликами, он почему-то заморгал, побледнел. Выйдя на середину зала, он долго смотрел на пушистого серого зверька, потом уставился в пол, напрягся, но всё, что ему удалось, – это вызвать лёгкий, неуверенный какой-то ветерок.

– В чём дело? – сухо спросил его Василий Андреевич. – Объяснись, пожалуйста.

Васёнкин молчал, не поднимая головы, потом тихо ответил:

– Не могу я… Жалко.

– Кого жалко? – бесцветным голосом поинтересовался Василий Андреевич.

– Кролика, – еле слышно прошептал Васёнкин.

Василий Андреевич слегка опешил от такого ответа. Но тут же справился с собой и холодно заметил:

– Идиот! Себя бы лучше пожалел… Впрочем, это твои и только твои проблемы. Меня они не касаются. Садись – «два»!

Когда Васёнкин опустился на скамью, Костя слегка придвинулся к нему и прошипел:

– Ну, смотри у меня, Санёк, допрыгаешься. Всю Группу назад тянешь! Плохо это для тебя кончится.

Васёнкин промолчал.

Теперь, стоя перед Серпетом, Костя понял, что́ его тогда удивило. Странная фраза Василия Андреевича: «Идиот! Себя бы лучше пожалел… Впрочем, меня твои проблемы не касаются…» Вроде бы всё к месту – действительно, Васёнкину за его штучки несладко придётся. Но вторая половина фразы – «меня твои проблемы не касаются…» Зачем он так сказал? Выходило, будто Василий Андреевич почувствовал вдруг какую-то непонятную вину и своими словами попробовал от этой вины отгородиться. Впрочем, ерунда! Что ещё за вина?! У кого?! И перед кем? Перед сопляком Васёнкиным? Не может такого быть, чушь собачья! Если кто и виноват, так уж именно злополучный Саня.

И всё же Костя чувствовал – фраза Василия Андреевича сказана не случайно. Что-то за нею кроется.

Серпет окинул Костю долгим изучающим взглядом.

– Интересные вещи говоришь, друг ты мой Константин, – сказал он негромко. – Интересные, а главное, неожиданные. Ведь эту фразу твою, «будем разбираться», я слышу уже два месяца подряд. Знаю, слово у тебя с делом не расходится. Ты постоянно разбираешься. А толку что?

Какой-то неприятный тон был у Серпета. То ли из-за паршивого настроения, то ли и в самом деле у него что-то случилось. Костя никак не мог понять, в чём дело, и оттого росло в нём мутное, глухое беспокойство. Но справившись с собой, он улыбнулся и ответил:

– Тут, Сергей Петрович, одно из двух. Или они, то есть Васёнкин с Царьковым, сачки, или идиоты. Если сачки – мы их перевоспитаем. А с идиотами что делать?