Первый раз слышу такое имя. Вот прямо для нее оно. Очень ей подходит. Такое же одновременно простое, и в то же время необычное. Я забыл о том, что хотел над ней поиздеваться. Махнул рукой, показывая, что она может продолжать, а сам уткнулся в компьютер и больше ни разу не взглянул на нее за все время пока снимала, а потом спустя пару часов развешивала шторы.

Во время обеда она, накрыв стол и позвав меня, сразу же ушла из кухни - гладить отправилась, видимо, боится не успеть сделать сегодня то, что приказал ей я.

Вечером пришёл Матвей. Они сидели на кухне. Мне было слышно, как она смеется, как что-то весело рассказывает ему. Это было глупо, но я ревновал, и сам понимал это. Кого? Практически незнакомую мне девушку. Ревновал настолько, что хотел вышвырнуть из дома собственного брата.

Ужинал снова в одиночестве, потому что Аля с Матвеем уехали в магазин. Ну, как ужинал? Кусок-то в горло не шел.

Матвей, как обычно, помог мне помыться. И это было унизительно вдвойне. Ведь помимо обычной моей беспомощности добавилось еще и чувство стыда, потому что она была в соседней комнате и хорошо понимала, наверное, что именно происходит в ванной.

Я был даже рад, что этот ужасный день, наконец, закончился. И, как это ни странно, заснул сразу же, как только голова коснулась подушки.

9. 9 глава. Аля

Он сбивал меня с толку, потому что рядом с ним я испытывала совершенно исключающие друг друга эмоции: хотелось накричать, показать ему, что он своими детскими капризами выводит меня из себя; но еще больше хотелось смотреть, не отрываясь, просто смотреть на него - на то, как он хмурится, сдвигая к переносице брови, как бугрятся мускулы под тонкой тканью футболки, когда он крутит колеса инвалидной коляски. Но особенно на искорки в темно-карих глазах, и не важно, что появляются они, когда он издевается надо мной.

Бежать из этого дома, от этого злого, обиженного на судьбу мужчины, от его красоты из-за которой дрожат руки! Особенно тяжело находиться с ним в одной комнате - в замкнутом пространстве его присутствие ощущается так сильно и ярко, будто он все время стоит за спиной.

Шторы не поддавались, как живые цеплялись за крючки, руки моментально уставали, стоило только поднять их вверх. Эта работа, конечно, не была новой - дома уже давно шторами занималась именно я. Просто каждой клеточкой тела я чувствовала его взгляд на себе, и от этого жаркого взгляда не слышала музыку в наушниках.

Когда он окликнул меня, поняла, что, наверное, нужно было остаться в джинсах. Потому что, спрашивая меня об имени, смотрел он на мои голые ноги. Просто джинсы у меня одни единственные, на все случаи жизни, а рабочий спортивный костюм сюда я не брала... Неужели все-таки я ему нравлюсь? Я? Ему? А может, все дело в том, что он сидит тут в квартире один, и у него просто давно не было женщины?

И что ему имя мое не нравится? Нормальное имя... Я же про его имя ничего не говорю. Да, хотя, что его имя? Красивое звучное - какой хозяин, такое и имя... Роман, Рома, Ромочка... Очнулась возле гладильной доски - чудом не спалила чужие шторы. Аля, думай о работе! Какой он Ромочка? Он - небритое чудовище! Самый вредный мужчина на свете!

Вечером приехал Матвей, привез пирожные и шоколадные конфеты. Протянул мне оба пакета и сказал:

- Это тебе, - кивок на пирожные, - А это Ромке.

- Никогда бы не подумала, что Роман любит шоколадные конфеты.

- Ага, так и кажется, что его любимое блюдо - кусок непрожаренного мяса... Но нет, он у нас сладкоежка...

- Сладкоежки, вообще-то, милые и добрые люди.

- Что достал он тебя?