– Это имеет значение?

Подтягиваюсь на руках и, подпрыгнув, усаживаюсь на кухонный гарнитур. Ребра тут же отзываются тянущей болью, и я тихонько откашливаюсь. Вчера этот парень схватил меня так, что я мысленно попрощалась со своей грудной клеткой и очень захотела на рентген.

– Просто, если я не вовремя…

– Ой, расслабься, а… – отмахиваюсь от него кухонной кисточкой, попавшейся мне под руки, и достаю с соседней полки кружки, – все нормально.

– Ты не говорила, что у тебя появился парень…

– А он и не появился. – достаю из-за спины сахарницу, – это вчерашний прыгун отдыхает…

– Ч-чего? – Вольф так забавно вытаращился на меня, что я невольно смеюсь и снова хватаюсь за ребра.

– Того, – в тон ему веселюсь я, слыша писк кофеварки и принимаясь наливать нам кофе, – блин, у парня не руки, а настоящие тиски… До сих пор дышать больно…

– Эрика, ты совсем с катушек слетела? – ультразвуком шипит Вольф, поднимаясь и подходя ко мне, – ты с ним спала???

– Что ты подразумеваешь под этим? – лукаво интересуюсь я, бросая в свой кофе кубик сахара, но заметив, как Вольф решительно идет на меня всей своей угрожающей массой, легко упираюсь босой ступней ему в грудь, останавливая. – Эй, полегче… Я тебе не жена и отчитываться о своей интимной жизни не обязана.

– Ты хоть понимаешь, что спать с пациентами, особенно суицидниками, категорически запрещено…

– Тебе! – заканчиваю за него я и протягиваю ему чашку. – Врачам запрещено. Я, если ты помнишь, простой картограф. И к твоей профессии отношения не имею. Так что остынь и перестань голосить.

– Но это…

– Что, Вольф? Некорректно? Непрофессионально? Неправильно? – усмехаюсь я, сжимая на ступне пальцы и комкая в них его рубашку. – Давай сейчас не будем говорить о морали. Потому что мне есть, что тебе ответить, и ты сам это знаешь. Парень, слава богу, жив и самоубиваться в ближайшие пару часов не будет. А дальше посмотрим. В конце концов, я не психолог, чтобы описывать ему ценность его жизни, о которой я вообще ничего не знаю. А ведь есть вероятность, что его поступок был чем-то оправдан, и что такой выход тоже может быть не самым плохим вариантом.

Вольф вдруг теряется и прячет взгляд, поджимает и без того тонкие губы.

– Тебе молока добавить в кофе? – вздыхаю я, опуская с его груди ногу.

– Нет, спасибо… – он забирает свою чашку и делает неуверенный глоток, – я хотел спросить, как тебе удалось? Что ты ему сказала?

– М-м-м… Это был отчаянный блеф… – признаюсь я, разглядывая мнущегося Вольфа, – повторять такое точно не стоит, потому как мне просто несказанно повезло. От страха, что он сейчас шмякнется на асфальт, я притворялась равнодушной взбалмошной дурочкой, требовала у него мелочь и зажигалку и настаивала, что если он решил прыгать, то я совсем не против, потому как мне интересней разглядывать небо. А потом потребовала самому себе ответить на вопрос о том, что ему на самом деле надо.

– А он?

– А он изобразил из себя гидравлический пресс. Вот именно поэтому у меня ребра и болят…

– Знаешь, – Вольф мелко качает головой с неуверенным выражением лица, – меня искренне потрясает твоя удачливость… Перегни ты хоть чуть-чуть, и мы бы имели свежий труп…

– Представь себе, я догадываюсь… Ладно, ты явно пришел сюда, чтобы поговорить не об этом. Я тебя слушаю.

Вольф снова усаживается на диван, поставив перед собой полупустую чашку, и привычным жестом пристраивает подбородок на сцепленных кистях рук.

– Вчера ты сказала, что поставить «Z3X84» на коммерческую основу плохая идея. И что у тебя не все так хорошо, как я думаю. И я даже не знаю, что из этого мне больше хотелось бы обсудить в первую очередь.