А дядя Сэм, который побывал в жарких влажных и непроходимых джунглях Малайзии, вернувшись с симптомами малярии и стойкой ненавистью ко всему японскому. Он умер прежде, чем мы узнали, что такое «суши». А еще он не верил в британский автопром. В чем-то он был прав.

И муж моей тети Риты, Артур, был в том же концлагере, что и дядя Чарли. Стэн, мой старший кузен, высаживался в Нормандии и судя по его рассказам, с боями пробивал свой путь на Берлин. И муж тети Дорис, который был десантником и побывал в небе над Арнемом, хотя до этого боялся высоты и полетов.

– Ну, просто нужно победить свой страх, а? Перебороть себя. Наш мир стал бы скучным, если бы мы делали только то, что нам нравится, согласен?

Слова, слова, слова. Когда тебе восемь – ты просто веришь услышанному. Истории.

Но никто почему-то не упомянул, что дядя Джо, отсидел пять лет (это я уже позже узнал) в британской военной тюрьме за продажу оружия и боеприпасов сицилийской мафии. Я видел дядю Джо лишь раз. Он неожиданно объявился в нашем доме, и как любила говорить моя мама, огорошил ее своим визитом. Он приехал на золотистом кабриолете Ягуар: с кожаными сиденьями и полированной деревянной приборной панелью. На нем был шелковый костюм, и от него пахло коньяком. Маме он подарил бутылку шампанского. Потом, сел и укатил с молодой, привлекательной, но излишне накрашенной юной особой, как оказалось, ожидавшей его в авто. Позже, моя мама, в праведном негодовании смиренно смутившись, назвала ее «блудницей». Словом, с которым я не сталкивался прежде – кроме как в контексте прогулок, походов в городские трущобы – «поблудить» для меня значило: долго искать дорогу или гулять без определенной цели. Мне понравился дяде Джо таким, каким я тогда его увидел. Хотя я осознавал – он не должен был мне нравиться. Я не был глуп. А теперь я понимаю – наш «клан» было не очень умным. Неумным настолько, что пытаться скрыть правду о дяде Джеке за семью замками. А дядя Джо. Но они не знали ничего о нем. На самом деле, ничего.

Дядя Джо сунул мне в ладонь банкноту в десять шиллингов, уходя. Его подружка мне подмигнула и так широко улыбнулась, что все смогли увидеть ее ровные зубы. Ее грудь плавно покачивалась, а ее каблучки мелодично цокали по тротуарной плитке, отдаваясь крошечные сейсмическими толчками в моем созревающем организме. Я до сих пор помню эти ощущения. Отдаленно.

Мне казалось – дядя Джо жил жизнью, о которой мечтал дядя Джек, в те моменты, когда тот мысленно был не с нами. Такая мысль была в моей голове. Но как оказалось, все было далеко не так. Абсолютно по-другому. Это была моя самоуверенность. Бахвальство. Басни об отчаянной храбрости и героизме.

А вот дядя Джек не был на войне. Он работал в торговом флоте, никогда не палил из оружия в ярости: легко отделался – так утверждал наш семейный миф. Отсиделся в войну. С «белым»

билетом. Вот о чем, говорил наш миф. Хотя нет, на самом деле, не так легко отделался, как вот – муж моей тети Дорин. Тот был на Багамах, в охране чертового герцога Виндзорского. Он так и не видел немцев. Только, если ты не считаешь нашего герцога немцем – а я так считаю, надо признаться.

Слова, слова, слова. Когда тебе восемь – ты просто веришь услышанному. Истории.

– Так, говоришь Джек, – начинал кто то из наших, подначивая его, – в то время, как я сдерживал грудью несущуюся на меня танковую дивизию, ты плавал за семью морями, у тебя были девушки в каждом порту, и ты наслаждался беззаботной жизнью.

Дядя Джек не отвечал на это. Никогда. Ни пары с уст. Только однажды.

Я хорошо запомнил. Это случилось на Рождество 1964 года или 65-го. Почему именно тогда? Понятия не имею. Должно быть, он пил в тот вечер. Хотя обычно он не брал ни грамма. Но в тот вечер, он был пьян в стельку. Просто, блин, – в зю-зю! Хотя я не заметил, что ему это принесло радость расслабления.