Баловала императрица красивого, довольно образованного татарина, знавшего европейские языки. Тотчас по приезде в Петербург был осчастливлен он, помимо щедрых подарков, – богатого серебряного сервиза, шубы, модного платья, – пятью тысячами рублями на расходы. Шагин растратил их моментально, и Панину пришлось опять ссужать калгу изрядненькой суммой – десятью тысячами рублей.

Жил крымский гость на широку ногу, бывая повсюду, куда приглашали, – на светских балах, на куртагах, на военных парадах и приемах. Перстень и табакерку, пожалованную Екатериной по случаю приема в Царском Селе, Шагин-Гирей заложил купцу Лазареву. И Панину вновь пришлось раскошелиться, за государственный счет выкупить подарки императрицы!

Откровенно вызывающее поведение Шагин-Гирея раздражало не только Панина, но и других членов Государственного совета. Крымчаку стали намекать, что пора и восвояси. Но он не спешил, дожидался, пока послы ногайских орд получат Высочайшие грамоты и отбудут на юг. И еще почти год жил в Петербурге европейцем, не жалея российской казны.

Щедрость императрицы и теплый прием сановной знати в значительной мере изменили Шагин-Гирея. В свои двадцать пять лет он выделялся широтой знаний, характером, дальновидностью. В подлинниках мог читать греческих и римских философов. Покидая имперскую столицу, калга вез не только письма князю Долгорукову и генерал-поручику Щербинину, но и Высочайший рескрипт хану, брату своему Сагибу.

Однако в Бахчисарае за время его отсутствия многое изменилось. И по вступлении в должность паши, во время Дивана, высшего совета ханства, его слова в пользу России, его укоры единоземцам за коварство и нарушение клятвы, данной российской императрице, были встречены ропотом и неодобрительными возгласами, что «действиями России, отнимающей земли и обращающейся лживо, крымчаки теперь обмануты и огорчены». «Ничего подобного Россия не делает! – ожесточился Шагин. – Да если бы Россия захотела мстить за вероломство, то ничего ей не стоит обратить Крым в пустыню. И это может случиться, если вы будете продолжать вести себя вероломно. Выдайте мне возмутителей мира и спокойствия; если намерены ожидать дальнейшей милости от России».

И тот же самый состав Дивана, который два месяца назад одобрил Карасунский договор, враждебно безмолвствовал. «Полномочия, возложенные на меня при отъезде в Россию, обязывают вас повиноваться!» – потребовал Шагин-Гирей. Ему ответили без обиняков: «Мы не удерживаем вас, у нас есть государь, которому мы и повинуемся».

Спустя несколько месяцев он был вынужден отказаться от полномочий второго человека в Крымском ханстве, покинуть его и перебрался в Перекоп, к главнокомандующему 2-й русской армией Долгорукову.

Шатание ногайцев, смущаемых крымчаками, побудило тогда Щербинина направить в Петербург предложение назначить Шагин-Гирея кубанским сераскиром, поскольку среди орд ногайских тот пользуется уважением. Но последовал Высочайший ответ: в сераскиры провести Казы-Гирея, и лишь в случае неудачи оного замысла – Шагина. Теперь он находился среди едисанцев и буджаков, убеждал их верховодов не поддаваться на провокации ставленников Порты. Но слова его обретали силу только вкупе со щедрыми, корыстными подарками «российской королевы Екатерины»…

Этой холодной ночью, на исходе февраля, императрица, крайне вздернутая и одинокая, ни на миг не сомкнула глаз. Она была заранее уверена, что Гришенька Потемкин поздним вечером, как обещал, пожалует к ней для откровенного уединенного разговора.

Не пришел. А ведь больше десяти лет поди был у нее на примете, – вначале придворным балагуром, затем камергером. Веселил, говорил разными голосами, пародируя царедворцев, пока однажды не обрушился на нее с обличительной критикой за проводимую политику просвещенного абсолютизма. Лишенный благорасположения, по гордости он вскоре ринулся в пекло русско-османской войны. Правда, в те дни сердце ее дрогнуло, и камергера Потемкина она сразу произвела в генерал-майоры. А после радовалась искренне его армейским успехам. За неполные пять лет пребывания в действующей армии Потемкин дослужился до звания генерал-поручика, снискав среди военачальников уважение и неоспоримый авторитет.