– Извините, ваше величество. Мария, – принял из рук императора фотографию.

– В семье зовём попросту «Машка», – улыбнулся Николай. – Любит рисовать, но вместе с тем – ленива и беззаботна, – с любовью произнёс он. – В детстве, как помните, была румяна и круглолица, словно крестьянская дочь. Глаза – во! – поднёс ладони к лицу, показывая согнутыми пальцами огромный размер. – Звали их «Машкины блюдца». А вот Настенька, – протянул ещё одну фотографию. – Младшая дочка. Прелестная непоседа и хохотушка. Шалунья и умница. Имеет абсолютный слух и большую способность к языкам. Аликс зовёт Анастасию «ужасное дитя» или «сорванец», за её способность лазить по деревьям, бесстрашно кататься на велосипеде и плавать. Это всё – в детские годы. А вот и наследник, – с любовью разглядывал фотографию. – С закадычными друзьями: осликом Ванькой и спаниелем Джоем.

Рубанову показалось, что на глазах императора от любви к сыну выступили слёзы.

– Максим Акимович, давайте и мы сфотографируемся, – позвонил в колокольчик и велел вошедшему лакею пригласить в кабинет господина Янгельского. – Высочайшим указом присвоил ему звание «фотограф Его величества», – хохотнул государь. – Ну а что? Человек работает на износ. Только в прошлом году напечатал около двух тысяч наших семейных фотографий, – пока ждали фотографа, рассказывал император.

Когда он появился, сделали два снимка. На одном Рубанов сидел рядом с государем за столом с раскрытыми географическими картами. На другом – плечом к плечу, стояли у окна.

– А теперь милости прошу отобедать с нами, – пригласил гостя император. – Супруга болеет, но дочери будут присутствовать.

После обеда, вечером, следуя с сопровождающим его флигель-адьютантом к выходу, столкнулся в тёмном коридоре с мужиком в косоворотке и бархатных штанах. Вначале даже подумал, что это Архип Александрович прогуливается, его ожидаючи.

– Кто таков? – так, без особой нужды и от выпитого за обедом, поинтересовался у встречной бородатой сущности.

– Возжигатель царских лампад, – уверенно ответила та.

– Да откуда ты взялся? – вспомнил рассказ барона Фредерикса о новом фаворите венценосной четы.

– Вообще-то из Сибири, но по жизни я – калика перехожий. Апостольским хождением был на Соловках, в Оптиной Пустыне, в Сарове, в Киевской Лавре, а недавно носил свою веру в Иерусалим, где встречался с паломниками из многих царств и даже из Индийского государства.

– Ого! – по-простонародному отреагировал отставной генерал. – И как их верующие? Тоже Триединого Бога почитают? Или ежам молятся? – склонив голову на бок, стал дожидаться ответа от замявшегося старца.

– Дык! Э-э! Во всякое веруют. Нам, пскопским, всё было удивительно, – закатив глаза, зачастил мужичок. – Их верующих – кришнаитами кличут. Насобачились, еретики индусские, на свой пуп молиться, доказывая, что таким вот способом с Богом в какую-то гармонию соединяются… Одна барышня как-то объясняла мне, что нашенская буква «х» – «хер» по-научному прозывается… И тоже несёт в себе гармонию… мировое равновесие… и этот, как его, божественный порядок… С помощью гармони соединиться в чём ином запросто могём… Вот от этого ихнего богохульствия, – смачно выговорил вторую половину слова, – и прёт хрень никонианская, – пришёл к парадоксальному выводу лохматый мужичок.

Конец 1911 года ознаменовался событием глобального масштаба – в ночь перед Рождеством, в фешенебельном ресторане «Донон» произошло бракосочетание штабс-капитана Дубасова с белокурой девицей Полиной, как пошутил Аким Рубанов, поздравляя в ресторане новобрачных.

Дубасов, рисуясь перед гостями, взял у метрдотеля карту меню и заказал дополнительно к брачному столу: «Шницель министерский» и «котлеты по-царски», а также «цыплят по-венгерски» и, дабы вспомнить поездку в Маньчжурскую армию – жареных рябчиков. – Почесав макушку, закатил очи долу.