– Кнутом-то огрею, пьянь, чтоб под колёса не лез, – медленно поплёлся в Александровский сад, где ждал окончания дела Борис Савинков.

– Янек! Живой! – бросился тот обнимать его, радуясь, что вновь видит друга. – Князя Сергея в карете не было?

– Напротив, был.., – отстранился от товарища Каляев, кладя к ногам бомбу. – Но рядом были жена и дети… Мы не имеем права убивать детей. А если имеем – то зачем тогда всё? Ты осуждаешь меня? – требовательно глядел в глаза, ища в них поддержку и понимание.

– Да, ты прав, Янек. Тысячу раз прав. Мы не можем убивать детей.., – вспомнил, что Азеф присвоил Каляеву псевдоним «Поэт». – Успокойся. – потряс за плечо, заметив струйку пота, стекающую из-под косо сидящей на голове шапки. – Успокойся! Ты поступил правильно и никто тебя не осудит.

Каляев что-то хотел сказать, но от волнения не сумел, благодарно пожав товарищу руку.

– Спасибо, Борис, – наконец справился с волнением. – Другого я от тебя и не ждал…

– Чего, князя не было? – запыхавшись, подбежал к ним Куликовский. – Жду, жду, а взрыва нет… И в мою сторону никто не поехал, – тоже положил к ногам бомбу, и трясущимися руками достал папиросу.

Смяв её, выбросил в снег, а следом полетела и другая.

– Там были дети! – произнёс Савинков. – И Иван не стал бросать бомбу.

– Д-дети?! – закурил, наконец, Куликовский, о чём-то раздумывая. – Детей убивать нельзя, – выбросил недокуренную папиросу. – Я ведь никогда не думал, что от взрыва могут погибнуть дети… Ведь наши враги живут не в безвоздушном пространстве, где вокруг никого нет… Ведь рядом с ними жена и дети…

Чтоб привести в чувство находящихся в прострации товарищей, Савинков решил отвлечь их от переживаний и ненужных размышлений каким-нибудь делом.

– Господа! А пойдёмте к Большому театру и узнаем, там ли великий князь с женой и детьми.

Подняв бомбы и совершенно не беря в расчёт, что несут БОМБЫ, – тихим прогулочным шагом направились к театру.

– Сейчас разведаю, ждите, – подошёл к кассе Савинков и напрягся, обхватив в кармане пальто рукоять браунинга – к нему бежали два человека в расстёгнутых шубах.

– Билетов в кассе нет, купите у нас, – дурными голосами орали они.

Как давеча у Каляева, по его виску сбежала из-под цилиндра тонкая струйка пота. «Бросить бы в каждого из вас по бомбе… Показалось – филёры бегут», – разозлился он.

– Билеты куплю, – сдерживая дрожь голоса, спокойно ответил перекупщикам. – Великая княгиня в театре?

– Так точно-с, ваше степенство. С четверть часа как изволили прибыть… Вместе с мужем и детьми, – ответили на все заданные и не заданные вопросы.

– Господа, – подошёл к товарищам Савинков. – Предлагаю дождаться конца спектакля. Может, великой княгине подадут её карету, а Сергей Александрович поедет один… А пока прогуляемся по первопрестольной. Ночные жулики вас, надеюсь, не страшат? – попытался пошутить, но не увидел даже тени улыбки на лицах друзей.

Компания вышла на набережную Москвы-реки. Пытаясь разговорить Каляева, Савинков взял его за свободную от бомбы руку. Но тот, опустив голову, размышлял о чём-то своём и на вопросы не отвечал.

Куликовский брёл за ними, громко стуча подковками на каблуках сапог.

«Как конь Моисеенко», – подумал Савинков, мысленно отметив, что шаги Куликовского затихли.

Обернувшись, увидел, что тот, свесив голову, с трудом стоит на ногах, опершись о гранитные перила.

– Сейчас упадёт, – шепнув Каляеву, поспешил к товарищу.

– Возьмите бомбу. Сейчас её уроню, – со спазмами в голосе прохрипел террорист-неудачник.

«Всё. Покушение полностью сорвалось», – убирая в саквояж адскую машину, понял Савинков.