«Это он пошутить изволил», – саркастически улыбнулся Чернов.

– Мы собрались здесь, дабы почтить память повешенного палачами нашего товарища Степана Балмашова, – попытался нацепить на одутловатое лицо маску скорби, но рассудив, что это необязательно, продолжил: – Террор – дело святое. Боевая организация социалистов-революционеров должна отомстить кровавому царскому режиму… От которого я тоже видел немало слёз, – в упор глянул на Брешко-Брешковскую.

Екатерине Констатиновне стало неуютно под этим змеиным взглядом и на секунду даже показалось, что и зрачок-то у него змеиный.

– Когда же погиб наш товарищ? – растерянно поинтересовался Чернов, ничего ещё не слышавший о казни Балмашова.

– Сегодня ранним утром, – буркнул Азеф.

– Не пощадили, как Карповича. Следует печатать обличительные прокламации… Чтоб они вносили раскол интеллигенции с правительством. Постепенно он перерастёт в пропасть между царём и культурным обществом, которое будет считать Балмашова героем, а Николая – кровавым извергом.

«Логично заливает теоретик», – с некоторой долей уважения подумал Азеф. – Вмиг всё перевернул с ног на голову, и поставил на свои места… Убийцы стали героями, а власти – палачами…».

– Но не стоит забывать, – горячился Чернов, в волнении растрепав рукой рыжую шевелюру и кося глазом на Азефа, – что террор – это только часть, это лишь некая производная от главного: социализации земли, то есть её национализации и превращения в общенародное достояние. Во-вторых, установление демократической республики и признание государством гражданских прав и свобод…

– Но не на данном этапе… Террор – вот что сейчас главное. Вот что разбудит массы, – перебил идеолога эсеров Азеф.

Гоц задумчиво переводил взгляд с одного собеседника на другого.

Брешко-Брешковская, чем-то, как всегда, недовольная, дымила папиросой.

– …Боевая организация под руководством Григория Гершуни, – стал ходить он по комнате, развивая мысль – на ходу это ему удавалось лучше, – ставила целью, как всем известно, в один и тот же день, второго апреля, ликвидировать и обер-прокурора Святейшего синода Победоносцева, – змеиным взглядом окинул окружающих. – Но произошёл сбой. Досадное недоразумение. Из-за российской вечной расхлябанности, запивший почтарь не принёс вовремя телеграмму исполнителю покушения поручику Григорьеву и его лю-

бимой даме, госпоже Юрковской. Похмельный работник почт и телеграфов передал её только на следующий день… Чтоб у него водка поперёк горла почтовой сумкой встала, чтоб его сопливых детей мучила корь и скарлатина, чтоб…

– Евно Фишелевич, продолжайте по делу, – насмешливо перебил разбушевавшегося террориста Чернов, перемигнувшись с Гоцем и Брешковской, – а то от таких пожеланий может типун на языке выскочить, – радостно захихикал, уев оппонента, и стараясь не встречаться с ним взглядом.

– Извините, – взял со стола салфетку и вытер влажные губы Азеф. – Первоначальный план ничем не отличался от плана ликвидации Сипягина. Григорьев с Юрковской должны были стрелять в обер-прокурора в здании Святейшего Синода. Победоносцева спасло Проведение в образе запойного почтаря… Чтоб ему ни дна, ни покрышки… Чтоб… Ещё раз извините, – опомнился докладчик. – Затем Гершуни разработал новую тактику. Привести приговор в исполнение должны были на похоронах министра. Но они отказались от выполнения задания…

– Милостивый государь, – наконец взял слово хозяин квартиры, – к чему вы всё это разжёвываете нам, будто малым детям. Ведь задание «Б.О.» даём мы. То бишь ЦК партии…

– Потому и говорю, уважаемый Михаил Рафаилович, что указания неплохо бы поддержать энным количеством ассигнаций, – не растерявшись, вступил в дискуссию Азеф.