– Вот то-то и оно! – поддержал друга Сипягин. – А Горький воспевает не рабочих, а всяких босяков, лентяев и изгоев… Вот они, современные герои, на кого следует равняться…

– Ха! Лев Толстой давно в холщёвых штанах и лаптях на босу ногу расхаживает, – хмыкнул Рубанов. – Я-то хоть тулуп для пользы дела одел, – оправдал себя под добродушный смех Сипягина.

– Ну что ж, Максим Акимович, давайте выпьем за крейсер «Варяг», вошедший в прошлом месяце в состав Тихоокеанской эскадры, и по коням… То бишь, по домам. Пора и честь знать. Вздремну пару часиков, и в министерство, – оправил ворот егермейстерского мундира, который любил крепче генеральской формы или статского сюртука. – Звание царского егермейстера мне намного дороже и милее сердцу, чем должность министра внутренних дел… Но ежели государь изволил высочайше утвердить.., следует служить, – старчески закряхтел, поднимаясь со стула и вынося своё крупное, неловкое тело из кабинета, дабы попрощаться с Ириной Аркадьевной.

– Когда же, милостивый государь и друг мой, Дмитрий Сергеевич, ещё навестите меня, грешного?

– Когда? – задумался, остановившись в дверях, Сипягин. – Второго апреля должен присутствовать на заседании Комитета министров в Мариинском дворце.., а вот вечерком милости просим ко мне. Угощу, чем Бог послал. Посидим в моей любимой трапезной в древнерусском стиле и поснедаем… Да благоверную возьми. Ибо, кроме моей супруги, её сестра с мужем, Сергеем Дмитриевичем Шереметевым будут… Вишь как получилось, – говорком русского простачка зачастил Сипягин, – он Сергей Дмитриевич, а я Дмитрий Сергеевич… Сколько шуток по этому поводу от своих жён наслушались…

– За прялки их следовало при лучине посадить, – посоветовал Рубанов, на всякий случай выглянув из двери – не слышит ли Ирина Аркадьевна.

      ___________________________________

В полдень 1-го апреля, вальяжной походкой, хлыщевато звеня шпорами, в каретное заведение на Бассейной, вошёл красавец-поручик в светло-серой офицерской шинели.

Сняв фуражку и пригладив шелковистые белокурые волосы, он сумрачно глянул на подбежавшего бородатого, в заношенной жилетке поверх ситцевой рубахи, хозяина.

– Ну, милейший, – брезгливо оттопырив губу, произнёс офицер, – и запах у вас тут, – достал белый батистовый платок и помахал перед носом. – Наш полковник вот за эту неубранную кучу навоза, да-да, вон ту, что преет в конской моче, взгрел бы тебя, аспида, по первое число…

– Уберём, ваш высбродь, – закраснел жирной рожей хозяин. – Не извольте беспокоиться. Ах ты подлец, – заорал на подвернувшегося работника, – рази же таким макаром двор убирают. Всю территорию изгадил.

– Это не я, – огрызнулся работник. – Это лошадь изгадила…

– Я те, тудыт твою в копыто, покажу лошадь…

– Цыц! – в свою очередь рявкнул офицер: «Даже воробьи у просыпанного овса во фрунт стали», – отметил он. – Завтра в 12 дня… Точно по выстрелу пушки с Петропавловской крепости, отмытая карета, та, что стоит под навесом, – указал рукой какая именно, – должна находиться на углу Невского и Троицкой.

– Бу-у сделано, ваше превосходительство, отчеканил хозяин, стоя, как и воробьи, во фрунт. – Всё понял?! – рыкнул на работника бородач.

– И кони чтоб лоснились и блестели от чистоты… У-у! – на прощание сунул под бороду хозяина кулак.

На следующий день, карета конечно, запоздала.

«Ну что за бородатая оглобля этот хозяин?» – разозлился офицер и вошёл в кофейную, окнами на угол улицы.

Заказав стакан чаю, чем удивил стоящего за мраморным прилавком приказчика и дремавшего на мягком стуле жирного чёрного кота, офицер пристально вглядывался в окно на сутолоку пролёток и экипажей.