– Голова просто светится от тех знаний, которые в ней заложены, а тебе вдруг все надоело, – с пониманием констатировал Спри. – Отец все интересовался, как у вас складываются отношения с Бэккой, а ты – кремень кремнем, игнорируешь его.

– Ух, Крео, все эти девчонки жутко утомляют, когда твои фибры любовной предрасположенности перенасытятся женским вниманием. Тогда искрящийся страстью триумф романтизма перевоплощается в занозу, саднящую чувство личностной свободы. – Зазнавшийся Казанова закрыл глаза, вытянул руки в сторону и, слегка переставляя ноги, стал кружиться по залу. – Знаешь, я прям чувствую, как неразличимые человеческим глазом крупинки пыли оседают на ладонях, словно я – свидетель последнего проявления в цифровом властвовании природного естества. Стою под дождем из капель памяти о людях, памяти о том, что они когда-то были от той самой живой природы.

Мысль о регулировки системы кондиционирования, которую Крео Спри планировал уже как дней десять назад отремонтировать, была стиснута с периферии заботы заявлением отважного атлета о сожалении по утрате людьми своей человечности. Но чем же была человечность для самого Крео? В каком сгустке правил, общепринятых идей, социальных привычек заключалась универсальная для человека умозрительность считать себя живым?

– Я решил подготовиться к соревнованиям в Ута-Лампу. Сегодня начинаются отборочные показы на сборную от союзных агломераций, – мальчишка остановил вращение своего тела, как спутник прекращает движение вокруг собственной оси. – Это место, Спри, почему-то постоянно тянет меня, а я с невинностью ягненка нахожу в нем успокоение. Увидимся, друг. Надеюсь, ты будешь болеть за меня во время обычного завтрака, повседневной рабочей рутины, вечернего умиротворения и ночного дрема. А когда я выиграю земное первенство – а ты будешь сидеть на трибуне среди ликующей толпы, все так же неустанно переживая за мои успехи – я подойду к тебе. Последний зритель уже покинет арену, а я буду хвастаться перед тобой полученным трофеем. Только тогда я разрешу перестать за меня болеть, потому что все уже будет позади, и мы с тобой станем победителями.

Крео провожал Кью умиленным лицом, его глаза сдобрило ликование мальчишки по будущему:

– Иначе и быть не может, Кью.

Ставни в процессорную беззвучно сомкнулись, скрыв за своим стеклянным флером воодушевленного спортсмена; затем щелкнул магнитный замок двери операторской. В серверной воцарился тихий гул турбинной аппаратуры: это расслабленно дышали кондиционеры. Упоительное дуновение заглушало механизированную перекличку вычислительный бездонности. Цикады застрекотали, вслушивался в едва уловимый писк техники Спри, и это точно были не мухи.

Убедившись, что Крео Спри – единственный смертный, присутствующий в зале, бессмертное существо явилось в квантовой плоти – стена, испещренная миллионами полупроводников, ожила миллиардами красок. Раскаты волн, бьющиеся о толщу воды, реки магм, сталкивающиеся друг с другом, водопады звездного ветра, сливающиеся в планетарную туманность – стихийные явления находили свое самое прекраснейшее почти потустороннее отображение.

– У молодой черной дыры не может быть падающей сингулярности, только у звезды, прожившей миллион световых лет, – неизвестный голос, окутавший каждый метр процессорной, явно адресовал свои замечания ушедшему юноше. – Когда-то такую удивительную силу называли в честь трех великих ученых. Добрый вечер, Крео Спри.

Одинокий странник, оператор Аполло 2, стоял лицом к бушующим десятками инсталляций в секунду квантам: в каждом природном явлении четко вырисовывалось умиротворенное человеческое лицо, лицо мира, в чертах которого могла взорваться Вселенная.