Я задумался и долго молчал, не торопясь с ответом. Внутренний голос нашептывал мне, что должно же найтись во Вселенной нечто, отличное от пустых форм и бесплотных сущностей. Я поднял глаза к небу и увидел там плод необычной игры природы: зыбкий, сверкающий круг света. «Что там за знамение?» – спросил я у пришельцев, показывая на небеса. Те пожали плечами. «У знамений тысячи толкований, – сказал высокий. – Так что выбирай себе любое». «В самом деле, – подумал я. – Почему я обязательно должен оказаться неправ?» А вслух я сказал им: «Лечу», и зашвырнул в крапиву темные очки. Меня перестало заботить, лопнет ли моими стараниями очередная пустышка, или опять подвернется какой-нибудь неоформленный гуманоид.
Доморощенные еретики отвели меня к своему кораблю, спрятанному в овраге. Я поинтересовался, как им управлять, но маленький беспечно махнул рукой: «Там есть книжка, где все написано. Не тревожьтесь – справится каждый дурак». Они подхватили меня прямо с коляской и внесли в открывшийся проем. Панель за моей спиной опустилась: слишком, на мой взгляд, поспешно – возможно, в глубине души они жалели корабль и боялись передумать.
Я направил его в самый центр небесного круга и вылетел в черную ночь, словно цирковой лев сквозь пылающий обруч. Облеченный знаниями, которые ни капли мне не помогли в самом главном, я неохотно признавал, что вряд ли мое странствие увенчается успехом. Меня отовсюду прогнали, меня никто не хотел знать за то, что я по чьему-то капризу сочетал в себе и форму, и суть – чересчур ужасные, чтобы вынести их соседство. И все же, почти не сомневаясь в плачевном исходе, я продолжаю искать приключений на свою голову, гляжу в стекло иллюминатора и вижу все ту же пустоту. Ее маскирует лишь одно – мое прозрачное отражение.
© июнь – август 1997
Далеко-Близко
1
Ночь осторожно разбавилась светом, но дому было все едино – что свет, что тьма. Даже самый распогожий день превращался в робкого просителя, напрасно томящегося у парадного подъезда, каковой подъезд, понятно, никаким парадным не был, вел в какой-то подозрительный полумрак, предлагая визитерам любую из десяти квартир на выбор, благо внутри разница была невелика. Такая уж развелась публика. Средний доход, коммунальные помыслы, плодоовощные интересы, окна – во двор-колодец, небо – с овчинку, овчинка – не стоит выделки.
В одной из осчастливленных утром, но неблагодарных комнат царило особенное затишье. Свет напрасно пытался пробраться за шторы, повешенные годы тому назад и с тех пор ни разу не раздвигавшиеся. Повсюду лежала пыль – где пока еще рыхлая, пушистая, где уже спрессовавшаяся в липковатый налет. Не было ее лишь на книгах, потому что их иногда читали. Отведенная им этажерка являлась, если не считать стулья, первым из трех предметов меблировки. Вторым был круглый стол. А третьим – вместительный древний сундук в железных поясах и с зеленым вензелем, смысл которого был давно утрачен людьми, и теперь секрет знал только сам вензель.
С приходом дня в сундуке началась приглушенная возня. Там, внутри, что-то вкрадчиво пошебуршало, стукнуло и деликатно откашлялось. Потом снова затихло. Через минуту в крайнем из четырех отверстий, просверленных сбоку, возник глаз и какое-то время напряженно изучал пасмурный мир. Затем око скрылось, и, после секундной паузы, тяжелая крышка сундука дрогнула. Она стала медленно откидываться, толкаемая бледной длинной ногой в шерстяном носке. Обитатель сундука действовал с предельной осмотрительностью. Было ясно, что он стремится избежать всяческого шума. Квадрат стены, соседствовавший с сундуком, был умышленно обит войлоком для смягчения удара. Несмотря на эту предосторожность нога, когда крышку сундука стали отделять от стены считанные сантиметры, видимо напряглась. Обозначились голубые вены, движение замедлилось – и – несильный толчок – крышка, выйдя из-под контроля, одолела мизерное расстояние и с еле слышным хлопком уткнулась в войлок. Нога, не расслабляясь, замерла в воздухе и нервно выжидала, затем облегченно улеглась обратно в сундук. После этого выспавшийся хозяин сундука сел.