– Да что ты болтаешь – тебя гром разразит за это!

– Нисколечко не разразит.

– У тебя не все дома, – девочка постучала Фрэнси по лбу.

– Все дома.

– Тогда почему ты говоришь такими словами?

– Мне мама читает такими словами.

– Тогда у твоей мамы не все дома, – уточнила девочка.

– Ну и пусть, зато моя мама не грязная мымра, как твоя, – Фрэнси не нашлась, что еще сказать.

Девочка слышала это много раз. У нее хватило смекалки не спорить.

– Да уж лучше грязная мымра, чем чокнутая. И лучше вообще без папы, чем с таким пьяницей, как у тебя.

– Мымра, мымра, мымра! – отчаянно кричала Фрэнси.

– Чокнутая, чокнутая, чокнутая! – кричала девочка.

– Мымра! Грязная мымра! – выкрикнула Фрэнси и расплакалась от бессилия.

Девочка убежала прочь, густые кудри подпрыгивали, освещенные солнцем. На бегу она распевала высоким звонким голосом: «Палка больно бьется, слово не дерется. Кто как обзывается, сам так называется. Кто меня обидит – больше не увидит, будет горько плакать».

И Фрэнси горько плакала, но не потому, что обидела эту девочку и боялась больше ее не увидеть, а потому, что никто не хотел с ней дружить. Более грубым детям Фрэнси казалась слишком вялой, а более воспитанным – слишком странной. Смутно Фрэнси догадывалась, что причина ее одиночества заключается не только в ней. Такое отношение как-то связано с тетей Сисси, которая часто приходила к ним, с ее обликом и с тем, как смотрели ей вслед соседские мужчины. И с папой, который не всегда ходил прямо и порой выписывал зигзаги по дороге домой. И с расспросами соседок, которые хотели что-нибудь разузнать про маму, папу и Сисси. Их притворно ласковые голоса не вводили Фрэнси в заблуждение. Она не нуждалась в маминых предупреждениях: «не разговаривай с соседями, если будут приставать».

И вот теплыми летними днями одинокий ребенок сидел на крыльце и притворялся, что ему нет дела до детей, которые играют на тротуаре. Фрэнси общалась с воображаемыми друзьями и убеждала себя, что они даже лучше, чем настоящие дети. И все же в сердце отдавалась острой печалью песенка, которую пели дети, когда водили хоровод.

Все остановились и ждали, пока выбранная девочка, от души поломавшись, не прошептала имя мальчика, который ей нравится. Фрэнси задумалась: а какое имя назвала бы она, если бы чудом ее приняли в игру? Интересно, они бы рассмеялись, назови она Джонни Нолана?

Девочки вскрикнули, когда Лиззи прошептала имя. Все снова взялись за руки и стали водить хоровод, теперь величая мальчика.

Девочки остановились и весело захлопали в ладоши. Затем без всякой причины настроение изменилось. Девочки двигались по кругу медленно, с опущенными головами.

В разных дворах слова припевок могли меняться, но сюжет игры оставался неизменным. Никто не знал, кто придумал слова. Девочки выучивали их друг от друга, это была самая любимая игра в Бруклине.

В другие игры тоже играли. Например, девочки играли в камешки, сидя вдвоем на крыльце. Фрэнси играла в камешки сама с собой, за двоих. Она разговаривала с воображаемой партнершей. «Я буду собирать по трешечке, а ты по двушечке» – так говорила она.