Наун сердито сунул ей в руки лук и направился к трактиру. Ему нужно было срочно запить свой позорный проигрыш. Но в этот час, как назло, свободным оставалось только одно место: именно то, которое и стало яблоком раздора между молодыми людьми. Он выругался сквозь зубы, злобно сверкнул глазами на незнакомку и отправился во дворец.

Возвращаясь домой, Наун снова и снова переживал поражение и ругал себя за недостаточную концентрацию. Прикидывал, что не учел движение ветра и слишком небрежно целился.

Внезапно он осознал, что за время «поединка» ни разу не подумал о Кымлан. Ему было и совестно, и радостно из-за того, что впервые за много дней он хоть ненадолго забыл о печали. Но стоило ему вспомнить об этом, как тяжелая тоска опять навалилась на сердце.


Однажды Ансоль осторожно нарушила его уединение.

– Брат. Отец и матушка зовут нас в свои покои.

На лице Науна отразилась легкая озадаченность: их семья никогда не отличалась крепостью и теплотой семейных уз, и на его памяти они собирались вместе лишь один раз – когда отец объявил, что Насэму пора жениться. Это случилось два года назад, и у Науна зародилось нехорошее подозрение, что и сегодня Владыка хочет огласить какое-то неожиданное и не очень приятное решение. Почему-то ему казалось, что оно непременно затронет его, Науна, который в последнее время вел аскетический образ жизни и отошел от государственных дел.

В королевские покои они с Ансоль прибыли одновременно со старшим братом. Наун, редко встречавшийся с Насэмом, отметил, как тот повзрослел и возмужал. Он был всего на год старше, но выглядел уже совсем взрослым мужчиной со спокойным и уверенным взглядом, в котором, как в зеркале, отражалась властность, передавшаяся от отца. Статус наследника престола наложил свой отпечаток на его личность, и Наун особенно остро ощутил, как сильно они отдалились друг от друга.

Поклонившись Насэму, младшие вошли в королевские покои.

Родители сидели друг напротив друга за круглым столом и неспешно пили чай. Простое домашнее платье из нежно-розового шелка ничуть не убавляло величественности королевы. Каждый раз, когда Наун видел мать, его на мгновение охватывала робость и стеснение. Она была самой властной и сильной женщиной, которую он когда-либо встречал, и принц в глубине души побаивался ее. Впрочем, отец – ее достойный соратник и опора – не уступал, и Наун невольно подумал, что в союзе двух настолько сильных личностей не может быть и речи о любви. Но он мало что знал о личных взаимоотношениях родителей, которых с раннего детства видел редко. Практически лишенный родительской любви и ласки, Наун отчаянно искал ее у друзей, и, возможно, поэтому так привязался к Кымлан, которая всегда была рядом.

Почтительно поклонившись королевской чете, дети расселись вокруг стола в ожидании пояснений, зачем их сюда позвали. Наун с тревогой наблюдал за бледным отцом. После последней войны против Пэкче его здоровье заметно пошатнулось, а с их последней встречи в зале Совета Владыка еще больше похудел и ослаб. Костлявые руки слегка дрожали, когда он поднимал наполненную травяным чаем пиалу, и Наун обеспокоенно переглянулся с Ансоль, от внимания которой тоже не укрылось состояние отца.

– Давно мы не собирались вместе. – Владыка добродушно улыбнулся, тяжело откинувшись на резную спинку стула. – Наун, говорят, ты заперся в своих покоях, словно монах.

– Ты принц, тебе нельзя поддаваться чувствам. Подданные могут усомниться в тебе, – спокойно изрекла матушка, величаво поставив пиалу на блюдце. От острого взгляда, который она бросила на младшего сына, у того тревожно трепыхнулось сердце.