Стало тихо. Нечто тяжёлое, что прежде мешало Вере, отошло, перестало сопротивляться, и старая, усталая колдунья теперь, прикрыв глаза, только покачивалась, как будто маятник. Валя тоже больше не сопротивлялась, её голова склонилась, она тихо, даже уютно посапывала.

Вера смотрела на девушку иным зрением, она видела внутренние, никому больше не видимые, жуткие следы борьбы между даром и его хозяйкой. Внутри каждой души есть многогранный узор-многогранный камень-самоцвет, вернее это сама душа и есть, у кого-то это совсем кроха, едва ли ни пыль, у других – сотни и тысячи вершин, у кого-то узоры совсем простые – три-четыре вершины, они больше похожи на детские рисунки, у других – невероятные, похожие на снежинки сплетения. У таких людей между каждой вершиной, между каждым узлом, внутри есть тонкие связи – таланты. Эти связи определяют кто как живёт, кто что может, эти связи – то, на что целят чёрные колдуны и колдовки, когда насылают порчу на одарённого человека.

В душе Вали шла жуткая борьба, между ней и её собственным демоном-даром. Чёрт обрывал все нити, не понимая, что загоняет себя в угол, а Валя крепко удерживала его в кристалле своей души, не давая овладеть телом и разумом, навсегда отрезав от мира, не позволив творить зло. Будь девочка не одна, будь рядом родственница, способная ей помочь, Валя бы справилась, но в одиночку она сделала больше, чем кто-либо мог без знаний. Девочка пожертвовала своим разумом – отрезала не только чертей, но и себя от всех вокруг.

Вера протянула руку, ощущая, как болит и воспалён каждый сустав. Она ощущала, как жутко болят её пальцы, как они не слушаются её, но ещё она понимала: это всё ненадолго – уже сегодня она передаст свой дар и, наконец, умрёт. “Ещё немного, ещё чуть-чуть”, – мысленно успокаивала она себя, а сама едва не кричала от боли.

Она опять сосредоточилась на тонких нитях таланта, соединявших изорванный, когда-то идеально прекрасный, узор между собой. Черти никак не могли успокоиться и то один, то другой порывались порвать их, бессильные в своей злобе, запертые в Валиной чистой и честной душе, жаждущие мести за два предыдущих “неудачных” поколения ведьм.

Главный чёрт сидел прямо на своих собратьях. Он не без одобрения глядел на то, как они рушат то, до чего могут дотянуться.

– Ты обещал, – мысленно проскрежетала Вера.

– Ха, мало ли! – усмехнулся чёрт, – Я же чёрт, а хуже нас, чертей, известно, никого нет.

– Я знаю историю, – вдруг поразила чёрта Вера, – Я знаю о мелких пакостных духах, что существовали раньше легенд о чертях. Вы – те, что за чертой.

– Твоя взяла, – почему-то согласился рогатый, – А ну, задницы, прекратили. Послушаем эту берегиню сегодня.

Черти из тех, что были самыми мелкими недовольно заверещали, запищали, но один только рык их собратьев постарше, что хотели больше выслужиться перед старым чёртом, заставил младших притихнуть. Они тут же все, как один стали прятаться друг за дружку, отчего вызвали ещё больший беспорядок. Тогда черти ещё старше стали растаскивать их. Наконец, всё успокоилось. Обессилевшая, усталая, вмиг постаревшая до своих ста двадцати двух лет, Вера из последних сил стала восстанавливать оборванные нити таланта, вплетая в них уже свои силы, силы, которые царили на этой земле задолго до триединого Бога.

Осталась последняя нить. Красный узор души Вали теперь переливался зелёными косами нитей таланта, дарованного Верой, в которые были вплетены и розовые, собственные Валины обрывки. А Вера чувствовала, как госпожа иного мира уже пришла за ней.

– Ещё немного, – Вера вытолкнула из себя свой чудесный, зелёный, словно трава, словно сама жизнь талант, и окончательно ослабла, когда зеленоватая сфера, полупрозрачная, окутанная туманной дымкой, напоминавшей рассвет, беспрепятственно проникла в красновато-розовую душу Вали. Девушка, которая, казалось бы, совсем не дышала последние несколько минут, резко вздохнула, как младенец, и уставилась осмысленным и каким-то наивно-удивлённым взглядом на древнюю-древнюю старуху, мешком осевшую перед ней. Это был невероятный, разительный контраст молодости и старости, настолько бросающийся в глаза, что любой бы, кому довелось видеть эту сцену, закричал бы от этого вида.