–У, каракатица. – ворчал Алёшка на Шарика, помогая ему перебраться через упавшую, не такую уж толстую колоду.

–Не выйдет из него охотничьей собаки. Он в лесу даже мышь не поймает, на своих коротких кривых лапах. Отучали мы его отучали от дурной привычки куриц давить, бесполезно. Крепко сидит эта привычка в нём.

–Плохо отучали, тут уметь надо. –Деловито сказал Алёшка, внимательно посмотрел на Шарика. От взгляда Шарик кажется смутился, или мне это показалось.

Похоронив с честью курицу, полакомившись спелой земляникой, мы вернулись домой. Я достал топор, нашёл под навесом в дровах кусок лиственничной коры, сел на чурбак и стал выстрагивать топором корпус кораблика из куска коры. Алёшка сначала внимательно следил за моей работой, потом ему стало надоедать, его кипучая энергия и неусидчивость хотела буйной деятельности. И Алёша пошёл слоняться по двору. Увлёкшись работой, я вдруг неожиданно услышал поразительный визг собаки кудахтанье разбегающихся в разные стороны куриц.

–Всё теперь отохотился. – Кричал победным голосом шмыгнувшему с визгом под амбар Шарику. Возле куриной кормушки лежало березовое полено.

–Ты что Алёха, а если бы убил? – Испуганно вылетело у меня. – Таким поленом зашибить запросто можно. Как ещё в курицу не попал. – Ворчал я.

–Ничего, крепче наука будет. -деловито ответил Алёшка.

–Ну, Алексей! Ну, укротитель! – удивлялся я Алёшкиной детской безжалостности.

Дождавшись, когда я закончил мастерить кораблик, Алёшка убежал испытывать парусник на воде, грязной, большой, не просыхающей все лето луже. Шарик не подавал признаков своего присутствия. Несколько раз я звал его, заглядывал под амбар. Шарик не отзывался. Только не помер бы там, поди до смерти пришиб думал я. Обижаясь на Алёшку. Так до самого вечера не смог убедится, живой Шарик или помер. Ложась спать вечером, я размышлял что утром придётся брать лопату и расширять лаз под амбар. Так как туда невозможно пролезть, а собачку нужно доставать живую или мёртвую. Это займёт немало времени, томящие чувство жалости к собачке пересекались с другими мыслями, и сонным туманом. Утром мне ещё нужно полить овощные грядки приготовить рыболовную снасть, накопать червей. Мы с другом собирались удить рыбу на дальнем озере. Путь туда не близкий. За то караси ловятся со сковородку. С такими размышлениями, не заметно для себя я уснул.

Какое приятное для меня и радостное было удивление, когда, утром выйдя на двор, увидел Шарика. Он подбежал ко мне, махая своим куцым хвостиком, не отрываясь смотрел на меня, вертел головой, наклоняя её то влево, то вправо. Смотрел преданными, внимательными глазами.

–Шаршель! Дружище, как я рад. – Обрадовано воскликнул я.

Пришла мама с дежурства.

–Стёп, ты почему Шарика не привязал, пожалел? Ох! Останемся мы без курей.

–Я его с собой на рыбалку возьму, и рассказал ей про события вчерашнего дня.

Я не знаю, что случилось с Шариком, толи Алёшина наука на пользу пошла, толи он сам образумился, но после этого случая он совершено перестал обращать на домашнюю птицу внимание.

–А, Алексей! Здравствуй, знаменитый дрессировщик Шариков. –Говорила мама с улыбкой при встрече с Алёшкой, и Алёшка гордо задирал нос, преображался, становился выше и шире в плечах. Делался солидным. Что повлияло на Шаршеля, до сей поры осталось для меня загадкой. Ведь он множество раз был бит, но упорно продолжал давить курей, а тут как отрезало. Крепка стало быть Алёшкина наука.

Стёпкин брат учился в училище, купил с рук старенькое ружьё одностволку шестнадцатого калибра, бескурковую. Приехав домой на зимние каникулы, Кеша озабоченно засуетился. Нужно было обзавестись снаряжением, купить латунных гильз, капселей, пороху и прочего охотничьего запаса. С большим энтузиазмом чистил и смазывал ружьё оружейным маслом, снаряжал патроны, сыпал мерку пороха, дымный одна мерка, бездымный другая, для пули одна, для картечи другая. Ну, эрудированный, как настоящий охотник. Фантазии заполнили его голову. Казалось, что сам процесс приготовления к будущим охотам занимает его больше чем сама охота. То ему надо самодельные пули жакан, простой пулей, медведя не возьмёшь, считал он. То картечь надо связать леской вместе, чтобы кучно била в цель. Он сидел вечерами, разрезал каждую картечину до половина, закладывал в разрез лессу и сжимал пассатижами. Эйфории не было предела. То он рассказывал про повадки промысловых птиц и зверей, то рассказывал охотничьи байки, да так что можно подумать, как будто всё это происходило с ним. Ему не терпелось попробовать ружьё в действии. У них жил заяц беляк, подаренный Стёпке знакомым. Он его поймал петлёй за заднюю лапу, и живого принёс Стёпке. Стёпкина мама не раз настаивала, что бы Сын его отпустил. Каждый раз, когда заходишь в стайку, заяц скакал как сумасшедший, от стенки к стенке, от пола до потолка, пугая куриц. И Стёпка решился, предложил Кеше поохотится. Поймали зайца в мешок, пришли в лес на поляну. Брат взял ружьё наизготовку, Стёпка вытряхнул зайца из мешка. Тот не спеша, не веря в свою свободу насторожённо, готовый в любой момент резко свинтить, поскакал в густой ельник. Кеша долго целился. Ушастик, повинуясь звериному инстинкту скрылся в зарослях ёлок.