– Дочка, я ничего не понимаю, мне всё время показывают, где выводить крестик.

Канаков пояснял:

– Нельзя, Марфа Петровна, ты сама должна выбрать.

– Ой, Григорий Андреевич, а я ведь тебя не признала. Покажи-ка мне, дочка, где тут коммунист самый главный, за него проголосую.

Председатель комиссии пригласил Канакова в отдельную комнату:

– Григорий Андреевич, я вам запрещаю выезжать с урной на голосование, вы своим присутствием проводите агитацию.

Он, видимо, всё-таки плохо был проинструктирован, что с Канаковым так разговаривать нельзя.

– Простите, мил человек, или я вас не понял, или вы нихрена не понимаете, хотя сидите в кресле председателя. Мне теперь что, раствориться? Своим видом я агитирую!? Да это же похвала из ваших уст! Буду ехать туда, куда захочу, но водить руками стариков в пользу одного из кандидатов не позволю. Я всё сказал, ты свободен.

И проводил раскрасневшегося председателя на его место.

Когда закончилось голосование, пересчитали оставшиеся бюллетени, завернули их в бумагу и опечатали сургучной печатью. Роман взял пакет и понес его в комнату, у порога его встретил отец:

– Положи на стол, чтобы все видели.

Перед вскрытием урн провели совещание, распределили, кто какие бюллетени считает, сдвинули столы. В центре два члена комиссии с одной стороны, два с другой считали бюллетени Ельцина и Зюганова. Григорий Андреевич не скрывал своей радости: Зюганов на участке выборы выиграл с заметным перевесом. Потом пересчитывали ещё по разу, долго писали протоколы, один экземпляр после сверки цифр старший Канаков забрал и ушёл домой.

На повторном голосовании обстановка была напряжённой, члены комиссии то и дело выскакивали со стульев и давали разъяснения. На крыльце Дома культуры какие-то незнакомые молодые люди на нижних ступеньках встречали людей, до самых дверей провожали.

– Это что за конвой? – строго спросил старший Канаков председателя комиссии.

– Простите, я их не знаю, – ответил тот и убежал в зал.

Григорий Андреевич нашёл Романа:

– Что за агитбригада у тебя орудует возле участка?

Тот пытался отрекаться, но отец наступил ему на туфлю, прижал к земле и прошептал на ухо:

– Если через пять минут они ещё тут будут, я тебе голову отверну прилюдно. Исполняй!

Чужаки исчезли, подъехал на своей «ниве» Романчук, проголосовал, подошёл к Канакову, пожал руку. Тот рассказал о визитёрах.

– Вы их прогнали, они на другой участок переехали. У них технологий много, и они упор на деревню делают, потому что деревня дисциплинированней, активней. Только едва ли так можно спасти положение, я думаю, в случае явного проигрыша они пойдут на откровенную фальсификацию.

– Сергей Иванович, протоколы я у них изыму.

– Эх, Григорий Андреевич, если бы всё строилось только на протоколах…

Когда районная газета опубликовала сводную таблицу результатов финального голосования, Григорий Андреевич ничего не мог понять: по его избирательному участку цифры были совсем не те, что значились в его заверенной печатью копии. Он ещё раз нацепил очки и сверил: так и есть, оказывается, большинство не у Зюганова, как было, а у Ельцина, и на двадцать процентов больше. Схватив газету, он побежал в администрацию, с Романом столкнулись в коридоре:

– Это что? Что это, я тебя спрашиваю?! Как нарисовались эти цифры, которых нигде не было и быть не может?!

Роман сгрёб отца в охапку и уволок в кабинет, наглухо закрыл обе двери.

– Папка, не кричи так, вся контора сбежится!

Канаков продолжал кричать:

– Я тебе не папка, а представитель коммунистической партии на выборах, и я тебя, подлеца, спрашиваю, как получилось, что выборы выиграл один, а победа присуждена другому?