Испытывая неуклонно возраставшее беспокойство, в сопровождении полицейского Констанция пошла по лабиринту коридоров. Пока в ее сознании не возникло иных предчувствий, кроме смутного страха быть обвиненной в краже часов Харриса, и она позволила себе возмутиться:

– Не понимаю, к чему вся эта суета! Теперь припоминаю: в тот вечер я действительно заходила в комнату мистера Харриса – о чем-то надо было поговорить. Присела на его кровать. Кажется, у меня расстегнулись часы, а он по рассеянности их надел. Его собственные в то время находились в ремонте. Да, точно! Их доставили домой на следующий день после его смерти, когда проводилось дознание, поэтому я и подумала, что не стоит никого беспокоить. Поскольку полицейские забрали мои часы вместе с остальными его вещами, решила оставить себе эти.

Немного помолчав, Констанция опустила глаза и добавила:

– Естественно, говорить правду в присутствии мужа мне не хотелось.

– Следует ввести в курс дела инспектора Рейсона, – заметил сержант Хорлик, решив, что поступившая информация имеет важность для расследования. – Оставайтесь здесь.

Тем временем Рейсон уже успел проанализировать объяснения, представленные миссис Амершам, и счел их неадекватными.

– Вот как все было на самом деле, мистер Амершам. Уильям Харрис погиб на рассвете весемнадцатого мая тысяча девытьсот третьего года. – Он постучал пальцем по досье. – Здесь у нас имеются показания мистера Марфута, ювелира из Хемпстеда, о том, что семнадцатого мая Уильям Харрис принес ему свои часы для замены треснувшего стекла. Таким образом, он не мог перепутать часы вашей жены со своими, согласны?

– Вам виднее, мистер Рейсон.

– Спустя два дня часы были возвращены в ваш дом. Полагаю, миссис Амершам назвала их своими, чтобы у нас не было необходимости задавать неудобные – скорее даже опасные – вопросы, мистер Амершам.

– Вот еще! Ей бы подобное и в голову не пришло!

– Советую помолчать, потому что любое ваше высказывание может быть использовано против вас, – предупредил Рейсон. – Часы, оставшиеся на руке Харриса, не сохранили отпечатков пальцев. Если бы он надел их сам, то непременно оставил бы пусть и не отпечатки, то хотя бы следы прикосновения. Следовательно, один из вас надел часы ему на руку, когда он был уже мертв, потом смочил языком кусочек тонкой ткани и протер часы и браслет. Микроскопическое исследование, проведенное тогда же, показало присутствие слюны.

Эндрю понял, что отговориться не удастся: Рейсон метил в точку.

– Ночью вы с женой проникли в комнату жильца, задушили его, спящего, и вдвоем подтянули тело к потолочной балке. В попытке освободиться Харрис сломал ноготь на большом пальце. Чтобы уничтожить признаки борьбы, один из вас надел ему на руку часы, а потом старательно стер следы.

После некоторых раздумий Эндрю принял окончательное решение:

– Оставьте Констанцию в покое, мистер Рейсон. Все это сделал я один – она ничего не знала.

Голословного утверждения, даже сделанного в присутствии вошедшего в кабинет сержанта Хорлика, Рейсону показалось недостаточно: требовались подробности.

– Мужественный поступок, Амершам! Но принять ваши слова в качестве признания не могу. В одиночку вы не смогли бы подтянуть тело – слишком тяжело.

– Я и не подтягивал, мистер Рейсон, просто поднял… после того как удушил в постели. Хорошо, готов повторить медленно, чтобы вы успели все записать, и с подробностями, но прежде отпустите жену.

Сержант Хорлик решил, что повторить показания миссис Амершам в присутствии супруга было бы бесчеловечно.

Наверное, самый опасный и хлопотный способ избавиться от тела – это поместить его в один чемодан или по частям в несколько, а потом сдать в камеру хранения на железнодорожной станции. Подобный метод обычно используется в бедных кварталах, где невозможно погрузить труп в автомобиль, не привлекая внимания соседей.