– Пустяки! С вашим-то талантом! – Каррон Джеймс испытывал глубокую симпатию к художнику. – Если не хватает денег, попробуйте заняться карикатурой! У вас наверняка получится. Готов дать рекомендацию.

Зажав под мышкой карикатуру на премьер-министра, Спейнгрейв отправился на прием к главному редактору ведущей оппозиционной газеты. Тот усмехнулся, однако тут же подавил смешок:

– Отлично! Мне нравится! Но напечатать, к сожалению, не могу. Если согласитесь продать, заплачу десять фунтов.

– Можете забрать даром, только объясните, почему отказываетесь публиковать, хотя карикатура вам нравится.

– Потому что изображение правдиво. Настолько, что правда становится невыносимой. Это жестоко! Даже я сразу проникся сочувствием к этому бедняге.

– Спасибо, – поблагодарил Спейнгрейв. – Рисунок ваш. В ближайшее время пришлю расписку. До свидания!

– Постойте! Я не собираюсь лишать вас гонорара в десять фунтов!

– Меня сделка вполне устраивает, – заключил Спейнгрейв и ушел.

Вернувшись в студию, он уже сожалел, что не смог получить деньги без ущерба для собственного достоинства. Тучи сгущались. Еще три месяца, и придется ходить по ломбардам. Он с ненавистью посмотрел на себя в зеркало.

– Думал, что работаешь злободневно и остроумно? А на самом деле отпугиваешь покупателей жестокостью. Никчемный клоун!

Спейнгрейв схватил палитру, кисть и принялся писать автопортрет. Поглощенный работой, художник подсознательно выплеснул на холст горькое презрение к жалкому шуту, которым себя чувствовал. Очнулся только спустя четыре часа, закончив картину.

Отошел от мольберта и внимательно осмотрел результат лихорадочного труда.

– Лучшее из всего, что я сделал! – Он слабо рассмеялся, но как-то не весело, и по щекам потекли слезы. – Но правда действительно невыносима.

Он начал неуверенно, словно пьяный, мерить шагами комнату.

– Каррон Джеймс сказал почти те же слова. Значит, я жесток, сам того не подозревая. А вот другие видят это, и хотя стараются держатся вежливо, принимать в свой круг не желают.

«Хочу стать таким, как все. Хочу есть и пить, не задумываясь о деньгах. Хочу ходить опрятным, в хорошей одежде. Хочу, чтобы женщина искренне меня полюбила и родила мне ребенка. Не хочу отличаться от остальных!»

Меланхолия довела до жалости к себе, однако острый ум напомнил, что за исполнение желаний необходимо бороться. Спейнгрейв вернулся к портрету.

– Если обратить жестокость на себя самого, то другие «проникнутся сочувствием». Именно так он сказал. И тогда удастся заставить людей смеяться и плакать.

Так появилась та безошибочная формула, которая уже через три месяца принесла Люсьену Спейнгрейву громкую славу на всю оставшуюся жизнь.

В течение пяти лет артист с огромным успехом выступал в мюзик-холлах, разъезжая по тем столицам, где можно наполнить большие залы по хорошим ценам. И всегда играл роль циркового клоуна, попавшего в жалкое, унизительное положение. Спейнгрейв умело использовал то известное обстоятельство, что клоун не кажется современной публике смешным. С откровенной жестокостью он демонстрировал отсутствие поводов для смеха, и шокированные зрители проникались внезапным сочувствием к клоуну. Искажение привычного образа рождало освобождение и вызывало безумный хохот. Так великий Люсьен Спейнгрейв обретал безграничную власть над публикой. Он обладал способностью играть на примитивных эмоциях. Серо-белое идиотское лицо клоуна могло мгновенно принять ошеломляюще печальное выражение, и от этого унылая покорность обретала ощутимый привкус боли.

С появлением звукового кино жанр мюзик-холла пришел в упадок. Спейнгрейв организовал оригинальное представление, дополнив собственные номера музыкальными и драматическими вставками высокого класса.