Здравствуй…те, Дмитрий… Сергеевич! (Подходит к брифинг приставке. Останавливается).

Серегин пристально, прищурившись, смотрит на Сергея. Его губы трогает едва заметная улыбка. Однако в этой эмоции узнавания, явно видно сомнение и неуверенность. Сергей стоит и молча смотрит на сидящего.

Серегин (не уверенно). Да ладно… Правда, что ли? (Он медленно поднимается из кресла, не отрывая взгляда от Сергея.) Не… ну… это ж ты, Серега? Да? (Подходит ближе, примерно на расстояние вытянутой руки.) Ты?

Сергей. Я, Димка, я…

Серегин(протягивает руку, широко улыбается). Серега! Здорово, брателло!

Сергей подает Серегину свою руку. Серегин при этом делает движение корпусом навстречу Сергею и слегка приобнимает его. Сергей делает тот же жест. Какое время они еще держат друг друга за руки и пристально вглядываются друг в друга.

Серегин (показывает Сергею на столик и кресла вокруг него в другом конце кабинета). Ну, пойдем, пойдем, присядем. (Ведет Сергея к столику, усаживает в кресло, сам садится в кресло напротив.) Секунду. (Возвращается к своему столу, включает переговорное устройство.) Лариса, меня ни для кого нет. (Идет к Сергею, садится в кресло.) Как ты нашел меня?

Сергей. Вообще, тебя найти не трудно. Но я нашел случайно. В Интернете. Прочитал интервью с предпринимателем Серегиным, увидел твое фото… Глазам не поверил сначала.

Серегин. Почему не поверил? Неужели я так изменился?

Сергей. Да не очень. Наверное, от неожиданности.

Серегин. От неожиданности – увидеть меня на свободе?

Сергей. Ну да. Ты же, вроде, надолго туда заезжал… И вдруг…

Серегин. А по-твоему двенадцать лет – это мало?

Сергей (с искренним удивлением). Ты отбыл двенадцать лет?

Серегин. Да.

Сергей. Это много.

Серегин. Да. Особенно там. Первый год – там вообще нет времени. Оно останавливается. Первый год там только пространство. А в нем – ты и не самые лучшие человеческие особи. Для некоторых, впечатлительных, первый год затягивается не несколько лет. Так что, Серега, библейское число двенадцать – очень серьезное число, особенно, если им измеряется срок на строгаче. Но мне повезло. Люди помогли выйти по УДО. Здесь тоже сначала было тяжело.

Сергей(удивленно). Почему?

Серегин. Свобода для долго сидевшего – это испытание, для многих – даже покруче, чем зона. На свободе, оказывается, больше ограничений, чем в зоне. А ограничения – всегда хочется нарушить. Порой очень трудно сдержать себя и чего-нибудь не нарушить. Откинувшись, берешь с собой на свободу те ограничения, которые были в зоне, а на свободе появляются новые ограничения, о которых ты уже позабыл. Нет, внешних ограничений на свободе нет – пространство открыто! Все ограничения внутри тебя. А это тяжело. Как будто душу в клетку загнали…

Сергей. На свободе?

Серегин. На свободе. Я ж говорю: это трудно понять. Потом, конечно, меняешься, привыкаешь. Я тоже привык. Даже вспомнил, что, здороваясь, принято подавать руку…

Сергей. Понятно… А вообще – странно…

Серегин. Эх, Серега! Вся жизнь наша жизнь – одна большая странность и сплошные метаморфозы.

Сергей выпрямился в кресле и с нескрываемым удивлением посмотрел на собеседника. Серегин это заметил, усмехнулся.

Серегин. Что ты удивляешься? Что слова такие не забыл? Я на зоне университет заочно закончил.

Сергей. Университет? На зоне? Зачем? У тебя же и так высшее образование.

Серегин. Да, высшее. Но была возможность получить второе образование. Почему бы и не воспользоваться? Я же сидел по авторитетным статьям. Мне было можно. Да, в принципе, все могли, кто хотел. Зона у нас была такая. Экспериментальная. Тогда это было модно – проводить над зеками эксперименты с целью возвращения и приобщения их, как принято говорить, к нормальной жизни. Только когда вышел на свободу, то не сразу понял, где она – нормальная жизнь: тут или там? Короче: там давали возможность учиться. И у кого были мозги, те учились. А еще после окончания университета и по выходу с зоны привычку приобрел – рассуждать, разговаривать. Там-то особо не поговоришь. А тут, когда есть университетские знания, то думать и рассуждать становится потребностью.