А. В. Орешников окончательно обосновал общую дату возобновления монетной чеканки в XIV в. и доказал, что ранее времени Дмитрия Донского великие и удельные князья монету не чеканили[45]. И. И. Толстым монеты Владимира и Святополка были привязаны к рубежу X–XI вв.[46] Благодаря исследованиям В. Г. Тизенгаузена утвердился вывод о прекращении ввоза арабских монет на Русь в начале XI в.[47] Новые материалы не опровергали обоснованное Б. Кене еще в 1850 г. утверждение о том, что западноевропейские денарии позднее XII в. на территорию Восточной Европы не приходили. Монетный материал русского обращения постепенно приводился в хронологическую систему; преобладающие в том или ином периоде монеты становились на свои места. Рос нумизматический материал, но вместе с тем все яснее становился обширный безмонетный период, существование которого долго не постигалось сторонниками всеобщего металлического обращения.

В 1901 г. было опубликовано большое метрологическое исследование А. И. Черепнина[48]. В нем было вполне четко сформулировано мнение о первостепенной важности восточных монет VIII–XI вв. для развития русского денежного обращения. Эту мысль А. И. Черепнин развивал и пропагандировал в ряде статей[49]. Особое внимание он обратил на встречаемые в кладах обломки монет, в которых он хотел видеть разные номиналы системы, находящиеся во взаимной метрологической связи и соответствующие 1/3, 1/4, 1/8, 1/12, 1/24 и даже 1/40 дирхема[50]. Однако выводы из его скрупулезно точных взвешиваний обломков не внушают доверия. Располагая весьма немногочисленным материалом для взвешивания, А. И. Черепнин не сумел, да и не мог привести результаты своего исследования в связь с системой денежного счета. Куны, ногаты, резаны и веверицы остались такими же загадочными величинами, как и прежде.

А. И. Черепнин прекрасно сознавал сам незавершенность своей работы и общие выводы, сделанные на ее основе, превратил в очень обоснованную программу метрологического исследования древнерусских денежно-весовых систем. Насколько верно он представлял себе последовательность дальнейшей работы, видно из содержания первых двух пунктов его программы: «1) Составить подробную топографию денежных кладов и единичных монет, открытых в Европейской России, с точным описанием состава их; 2) Выяснить насколько окажется возможным, какого вида монеты преобладают в кладах той или другой местности в известный период времени»[51].

Большой заслугой А. И. Черепнина было также то, что он по существу первый из русских нумизматов привлек к исследованию древние весовые гирьки, в которых совершенно справедливо видел орудия для взвешивания ценностей и в первую очередь монет[52].

Если исследования А. И. Черепнина характеризуют его как чрезвычайно добросовестного исследователя, в методе работы которого нашли отражение принципы научного историзма, то эта характеристика вряд ли применима к труду И. И. Кауфмана, опубликованному через шесть лет после работы А. И. Черепнина[53].

Состояние материала за прошедшие шесть лет не улучшилось. А. К. Марков еще работал над своей топографией восточных монет, а к приведению в порядок топографических сведений по другим обращавшимся в свое время на Руси монетам еще никто не приступал. Сводка кладов денариев, составленная за полвека до того Кене, уже была безнадежно устаревшей. Однако И. И. Кауфман счел возможным приступить к общему исследованию происхождения русского веса. Для этого ему потребовалось немного: сам факт бытования на Руси дирхема, почерпнутые из литературы сведения о весе нескольких десятков омейядских и аббасидских монет да результаты исследования Кэйпо о халифской монетной стопе. Приняв данные Кэйпо, Совера и Декурдеманша о том, что в основе чеканки Халифата лежал ратль весом около 409 г и что из него чеканилось 144 дирхема, И. И. Кауфман обратил внимание на то, что и русский фунт близок 409 г. Сопоставив это совпадение с фактом бытования дирхема в Восточной Европе, И. И. Кауфман сделал свой основной вывод о том, что фунт был заимствован в VIII в. восточными славянами у арабов вместе с дирхемом.