В эти минуты, пока я трясся в кузове на пути в пункт постоянной дислокации своего полка, туда, где и началась однажды моя служба, милый мой, добрый, уютный Канск, заметённый снегами по нижние окна пятиэтажек, безмятежно спал за несколько тысяч километров от ставропольской степи, и не ведал о скорой нашей встрече. Там, в румяной с мороза и доброй бабушке Сибири, далёкой – предалёкой от седого, промокшего и оттого осерчавшего на весь Свет старика Кавказа, уже взяла своё длинная зимняя ночь. Боже, как же там хорошо. Нигде в целом свете так хорошо больше нет и быть не может. Родной городишко обнимет меня громыхающей железнодорожной станцией и всеми своими домами, магазинами, парками, скверами, длинными улицами да коротенькими переулками, и никогда, ни за что, никуда уже больше не отпустит, а будет беречь от всяких невзгод. Потому что мы – одно целое. Город и человек.

Но в тоже время, сильно скучая по Родине, я и подумать не мог, как строго ограниченный горными вершинами простор отныне и навсегда будет манить гордым величием и одновременно с тем покорной тишиной. И я не ведал, что, снова превратившись в обычного горожанина, буду всюду невольно ловить ноздрями чистый первозданный воздух гор да часто тревожиться во снах аулами, затерянными в каменных ущельях, сплошь покрытых непроглядной зеленью буковых лесов. Если смотреть сверху вниз, с вершины горы на аул у её подножия, то беспорядочно разбросанные домики чеченцев, такие малюсенькие и красивые, словно их собрали из кубиков моих сестрёнок. Смешно. И тепло. Радостно, уютно. Северный Кавказ навсегда остаётся в сердце и мыслях посетившего его однажды.

Когда-то давным-давно, в довоенной ещё жизни, я толи слышал, толи читал, будто ад безумно красив. Вот и Чечня, бывшая ещё не так давно, благодаря природе, раем на Земле, стараниями глупых, жадных, завистливых людей стала вотчиной смерти и ужаса. И, наверное, не найдётся ни одного обломка стены, на коем нас не приглашали бы: «Русские, добро пожаловать в ад». Да, так и есть. Ад чертовски красив. Но лучше бы в Чечне, как и раньше, был рай. И кто знает, а не за это ли мы воевали?

Вспомните, люди, библейский Эдем, откуда Бог нас изгнал. Солнце, леса, фрукты и вкусная холодная вода. Да, это же Чечня и есть. Так что же случилось? Почему рай превратился в ад? Увы, я не в силах постичь данной загадки.

«Опять философия», – усмехнулся я, чувствуя запах зимнего города без снега и пропахшего бензином да соляркой. Всё больше и больше напоминая о родном городке, эти ароматы вновь нравились мне. С упоением глядя на уютно зажигающийся в окнах домов свет, чего тоже давно не видел, я не сомневался, похожие чувства питал и лучший мой армейский друг Гафур по прозвищу Татарин.

Он тоже из города. Того, где всех нас, не взирая на политические взгляды, веру и нацию, наши обиды по различным поводам, зовёт Родина – Мать. Умоляет, не уничтожить самих себя. Иначе за что гибли наши деды на том клочке земли, в который навсегда упёрлись исполинские каменные стопы? Но, вспоминая каждый о своём доме, вряд ли мы думали о столь высоких понятиях и уж точно не отдавали себе отчёта, что всё позади. Наша война кончилась и начиналась жизнь. Долгая. Прекрасная. Счастливая.

– Гля, парни, гля, какая потопала! Эй, красивая, как зовут? – восхищенно заверещал Серый, глядя на девушку, идущую по узкому тротуару. – О, о, ещё одна! Ёптить, чёй делается-то! Ща умоюсь, пожру и в самоход.

Серый – это прозвище, а фамилия – Серых. Витька. Он из ремроты. Ростом ниже нас всех, плотно сбитый. С небольшими идеально овальными ушами. Словом, малыш – переросток, но дюже проворный. И третьей красавице он уже не кричал, а зычно свистел, сунув два грязных пальца в рот, неровно обросший жёсткой рыжей щетиной.