И домой он тогда не пошел. Остался ночевать в прокуренной маленькой избенке, где проходило собрание. Обида на отца переворачивала все внутри. Ну, почему он не может как все? Отдал бы по-хорошему. И работал бы вместе со всеми, на равных. Вон колхоз какой будет! Сколько добра собрали! Свезли со всей округи. Богатый будет колхоз! Чего не работать-то?

На третью ночь прибежал Петька, младший братишка. Неловко остановился в дверях.

– Петька! – обрадовался Макар брату. – Петушок мой маленький! Проходи!

Петька сделал шаг навстречу и остановился.

– Ты чего? Или послал кто?

– Ага, того, – Петька шмыгнул носом, – папаня послал. Чтобы ты пришел сегодня.

– Папаня послал, – зло проговорил Макар, – понадобился, стало быть. Вспомнил о сыне.

– Уезжаем мы завтра, Макарчик, – Петька снова громко шмыгнул и бросился к брату.

– Как завтра? Ведь через неделю должны были! Из города еще распоряжения не было.

– Не знаю, папаня сказал, что завтра. Попрощаться хочет. И мамка тоже плачет, – из глаз мальчугана полились слезы.

– Ну, ладно, ладно, не реви. Пойдем, пока никто не видит.

Они вышли из избы и огородами стали пробираться к хутору.

– Макарчик, а разве это тайна – с мамкой попрощаться? – глазенки Петьки светились в темноте, как у маленького котенка.

– С мамкой – нет, не тайна.

– А с папаней – тайна? Да?

– С папаней, – Макар чуть замедлил шаг, – не знаю, Петька. Получается, что так.

– А может, ты с нами поедешь? Мамке, ох, трудно без тебя будет, – как-то по-взрослому сказал Петька.

– Нельзя мне с вами, Петушок, – Макар ласково посмотрел на брата, – а мамке ты поможешь. Я на тебя надеюсь.

– Ладно, нельзя, так нельзя, – согласил Петька. – Я справлюсь. Только и папане без тебя тоже плохо будет.

Макар на это ничего не ответил.

Никто не знал, о чем говорили отец с сыном в ту последнюю ночь перед отъездом. Никогда не забудет Макар, как голосила мать и руки к нему протягивала, как осадил ее отец, и крик ее прервался на самой высокой ноте и затерялся в вязкой дорожной пыли…

Макар остался. И хутор остался, и конюшня, что отец своими руками построил. И лошади остались, за которыми Макар с детства ухаживал, знал каждую с рождения. Только считались они теперь колхозными, но конюшня стояла на прежнем месте, и Макар Савич был на ней конюхом.

Комсомольский возраст прошел, но в партию вступать Макар Савич не торопился. Так и жил. Работал колхозным конюхом на своей собственной конюшне и жил один в доме, экспроприированном Советской властью у его же собственного отца.

Односельчане к нему относились по-разному: одни недолюбливали, другие ненавидели. Но все сторонились. Побаивались его хмурого вида, крутого нрава, горячей руки.

«И как я не доглядел, дурья башка? – ругал себя Макар Савич. – Ты уж потерпи, Буянушка! Потерпи, дорогой! Недолго осталось».

Он совсем ослабил поводья. Буян только покосился умным коричневым глазом на голос хозяина, но бег не прервал. Дорога была ему хорошо знакома, а подкова… Ладно, что там подкова? Поставит ему хозяин новую, и отдохнуть даст, пока нога заживет. Слишком хорошо они понимали и любили друг друга.

«Гляди-ка, кто-то в Осеевку свернул», – Макар Савич повернул голову в сторону санного следа, ответвившегося от главной просеки к соседней деревне и четко выделявшегося на ровном полотне белого снега. День сегодня был солнечный, бесснежный, поэтому сказать, как давно проехали сани, было нельзя. Да, собственно, Макар Савич и не задумывался над этим. Все его мысли были о Буяне. «Сейчас распрягу тебя и к Гришке пойдем, – снова обратился он к коню. – Он быстро все сделает. Не ушел бы только. Пока придет-то, гляди, поздно будет. Да, в случае чего, из дома позову. Гришка пойдет, уважит». Пашку, помощника кузнеца, Макар Савич в расчет не брал. Недолюбливал он его. Балабол, задиристый больно. Ему бы за девками бегать, а не молотом махать. Молодой еще, неопытный. Не мог ему доверить своих коней Макар Савич.