Как только такси остановилось у клиники университета Йонин, Мёнчжун тут же выскочил из машины и на всех парах помчался ко входу. Он мотался по площадке лифта туда-сюда, все время с раздражением поглядывая на табло индикатора, где не спешили меняться этажи. Постоянное движение выдавало его нервозность снаружи, пересохшее горло – внутри. Казалось, что он вот-вот расплачется. Сердце разрывалось на части, как только Мёнчжун вспоминал, что его Хиэ лежит сейчас совсем одна, а к ее горлу подсоединены шланги толщиной с руку. Да, возможно, он жил неправильно, но почему за его грехи приходится расплачиваться дочери? Ведь даже в суде дети за преступления родителей уже давно не отвечают… Так почему же бог так жесток?

Мёнчжун зашел в лифт, нажал на восьмой этаж. Глубоко вдохнул-выдохнул, грудь его поднялась-опустилась, и в этот момент с его лица исчезло выражение заботливого папашки, трясущегося над своей ненаглядной дочуркой. Взгляд стал безразличным, ничего не выражающим. Мёнчжун достал заткнутую за пояс кепку, натянул поглубже. А через несколько секунд вышел из лифта и вел себя так спокойно, что никому и в голову не пришло бы, что это тот самый человек, который только что сломя голову забежал в клинику. Выйдя из кабины, он прижался к стене и осторожно вытянул шею. Сестринский пост находился не прямо напротив лифта, а чуть в стороне. Сейчас там дежурила старшая медсестра – она как раз говорила по телефону. У сестры была выдающаяся квадратная челюсть, которую она во время разговора сильно задирала вверх – градусов на 30. Ну почему сегодня именно ее смена? Стоило только представить, как она дико орет и яростно щурит глаза, – и у него по коже пробегал мороз.

– Прошу прощения…

Мёнчжун повернулся на оклик, раздавшийся у него за спиной, – женщина лет пятидесяти в медицинской маске катила перед собой тележку с огромным ворохом больничных пижам. Глаза Мёнчжуна заблестели.

– Нет, пока не можем дозвониться… Да… Уфф, хорошо, я схожу.

Положив трубку, старшая сестра недовольно поджала рот. Она никак не могла связаться с опекуном малолетней Ким Хиэ, который уже несколько месяцев не оплачивал больничные счета, и теперь сумма задолженности достигла двадцати миллионов вон. Выдворить девочку из больницы они не могут – их бы за это с грязью смешали, мол, «а как же гуманность? а как же права человека?». Так что, можно сказать, в этом плане ему повезло. Но был еще один момент: им надо было сообщить отцу ребенка очень важную информацию, а с ним никакой связи… «Ну что за человек! Ему бы в такой ситуации самому за нами бегать, извиняться, просить подождать и обещать все выплатить, а этот даже трубку брать не изволит!» Сестра поцокала языком и автоматически проверила, кто там идет по коридору: то была женщина из частной прачечной, везущая пижамы.

– Добрый день!

– Да-да. – Кивнув прачке, медсестра вернулась на пост, взяла табель со стола и тяжко вздохнула: начальство поручило ей самой сходить в палату и проверить, вдруг опекун девочки сейчас там…

Пристроившись за тележкой с пижамами, Мёнчжун ухитрился не попасться на глаза медсестре. Конечно, женщина из прачечной смотрела на него с изумлением, ну и пусть – он отвернулся от нее и прошел в нужное крыло. Вот она, палата № 803: двухместная, с аппаратом ИВЛ. Понятно, что обычная палата на шестерых стоила бы гораздо дешевле, тут и сравнивать глупо, – но Хиэ самостоятельно дышать не могла и без ИВЛ ей было не обойтись. Мёнчжун каждый день вставал ни свет ни заря, шел на биржу поденщиков, всю неделю работал как проклятый, и все, что зарабатывал, уходило на то, чтобы посуточно оплачивать пребывание дочки в больнице. Но отрицательный баланс на его счете все рос и рос.