— А если она не писатель? Если в принципе человек внимательный, здравомыслящий, деловой, — размышлял я вслух. — Правда у неё тоже в руке был телефон. И она обсуждала с адвокатом свой бракоразводный процесс. До хрипоты. Аж голос сорвала.

— Тогда ничего удивительного, — пожал плечами Алексей.

— Это ты мне сейчас как муж писателя говоришь? Как друг? Или как доктор?

— Доктор! Я пластический хирург, ты не забыл? — улыбнулся Алексей Сергеевич «золотые руки» Ваганов.

А улыбался и выглядел он так, словно сам себя этими руками и создал. Как и должен выглядеть пластический хирург, глядя на которого, девушки говорят: «Мне нос как у вас. И губы как у вас. И скулы. И грудь… ну чтобы вам нравилась».   

— Мы, конечно, проходили когда-то в универе психиатрию, если ты на это намекаешь, но не настолько глубоко. Хочешь поговорить об этом? — прищурился он.

— Да ну тебя, — отмахнулся я. — Я серьёзно, Лёх. Как-то неспокойно мне. Не была она такой никогда. Рассеянной. Потерянной. Странной.

— Так, так, так. С этого момента поподробнее, пожалуйста. Вы знакомы?

Я посмотрел на него тем взглядом, которым обычно смотрят на самых близких друзей. На тех, которым ничего не надо объяснять. В ответ друзья молча достают запотевшую бутылку водки из холодильника, наливают и пьют с тобой, не чокаясь.

У каждого Наполеона есть своё Ватерлоо.

Владислава Орлова была моё.

Я выразительно развёл руками.

Лёха с чувством ударился лбом о руль.

Машина пронзительно загудела, спугнув стайку воробьёв, сидящих на ближайшем дереве. Водитель впередистоящей машины посмотрел на нас в зеркало заднего вида с недоумением: «Пробка, господа! Все стоим!»

— Сорри! — поднял Лёха руки и вывернул руль, выезжая из ряда. — Пошли поссым в супермаркете, — прокомментировал он свой манёвр. — Я плохо соображаю, когда моча на башку давит.

Новый внедорожник позволил его гордому владельцу и перепрыгнуть через бордюр, и припарковаться в куче снега, что нагрёб у крыльца дворник.   

А серьёзный разговор, как водится, состоялся в мужском туалете, пока мы оба сосредоточенно пялились каждый в свой кусок стены над писсуаром.

— Значит твоя Орлова разводится со своим хоккеистом?

— Я женат. И в магазин, где мы случайно встретились, пришёл с ребёнком, — сразу натянул я сигнальную ленту, чтобы он и намекать не смел. А то «моя»!

— То-то, я смотрю, ты всё крутишь в руках телефон, словно хочешь позвонить, но не решаешься, — он наклонил шею в разные стороны, прохрустел позвонками. — И я отвечу тебе как друг: позвони.

— Понимаешь, там есть что делить при разводе. Что если Бахтин…  

— Понимаю, — кивнул Лёха, застёгивая ширинку, даже не дослушав. — Что, если твои опасения не беспочвенные, а ты отмахнёшься?

— А если я всё придумал?

Я открыл кран на раковине рядом и засунул руки под ледяную воду.

— Позвони, Рим, — скривился Ваганов, выдёргивая бумажное полотенце. — Пригласи её куда-нибудь в нейтральное место, поговори, убедись, что с ней всё в порядке, если сомневаешься. Ну хочешь, я с тобой пойду? Исключительно как врач, — поспешно добавил он и посторонился, пропуская меня к полотенцам.

Да не боюсь я, Лёха, с ней встречаться. Просто не хочу.

Я вспомнил, как она смотрела на меня вчера, и внутри всё болезненно сжалось, словно на устрицу капнули лимоном.  

— Ты пластический хирург, — я хмыкнул.

— А у неё ринопластика. У меня, может, профессиональный интерес, — парировал он, не подкопаешься. — Я же правильно понял: ты за её жизнь опасаешься?

— И это так глупо звучит. Буду выглядеть полным дебилом, если мне показалось, а с ней всё в порядке.

— Показалось, значит показалось, Рим. Будешь спокойнее спать и всё.