– Нам нужно срочно найти генерала, – сказал Евгений, взяв его за плечи. – Сможешь побыть курьером?

Яков дернулся, накинул шинель и вылетел за дверь, к счастью, не спросив ничего. Колокола звонили и звонили по почившему императору – по безвозвратному, навсегда упущенному шансу.

***

На лицах всех собравшихся в квартире Рылеева проступал один и тот же безнадежный ноябрь. Под зеленой лампой собрались всего пять человек в чинах от полковника до поручика – тайное общество, до начала любого действия потерпевшее несомненное поражение.

– Где ваши генералы, где ваша артиллерия, где ваша сила? – капитан-лейтенант Николай Бестужев не повышал голос, будто отчитывал матросов на своем корабле.

– В самом деле, обидно, – подлил масла в огонь штабс-капитан драгунского полка Александр Бестужев, Бестужев-второй по старшинству и Бестужев-первый по известности в литературных кругах. – Хотели действовать при перемене престола, а перемену-то и пропустили.

Они были родные братья. Моряк Николай стоял недвижно, наглухо застегнут в своем синем флотском мундире; только в бессильной ярости двигались желваки на лице, обтянутом сухой кожей. Романтический писатель Александр в щегольски распахнутом драгунском мундире живописно покачивался на стуле, подкидывая в воздухе новый – константинов – рубль.

– Наши генералы… Были, да сплыли. – Рылеев тер виски; вид у него был совершенно больной. – Генерал Орлов, братья Шиповы, братья Перовские, фон Моллер… я не лгал вам. Они были в нашем обществе – и потеряли интерес еще тогда, когда мы грезили только о просвещении. Но подождите, мы узнаем все точно, выясним настроения в городе…

– О нас и так стало слишком известно, – отрезал Трубецкой, возвышаясь над растерянным собранием. – Мы объявим о роспуске общества и так избавимся от излишнего внимания полиции. Верные пусть останутся в гвардии и достигнут высоких чинов. Тогда при удачном моменте мы будем более уверены в успехе.

Все это было уже неважно. Император Александр правил двадцать пять лет, возбудил надежды на лучшее правление и потом самолично уничтожил их, победил Наполеона и потом своих же солдат загнал в рабство военных поселений – против Александра давно копилось открытое недовольство. Но новый император Константин, герой всех прошлых войн, давно был в Варшаве. Там были конституция и сейм – мечта либералов; там была короткая восьмилетняя служба – мечта солдат. Мало кто помянет его неблаговидные дела в столице. Кто вспомнит о старике графе Штакельберге, которому Константин сломал руку прямо на приеме у императрицы Екатерины? О том, как Константин в шутку стрелял по своей пятнадцатилетней жене из пистолета? Кто вспомнит об отказавшей ему несчастной госпоже Арауж? Силой ее привезли в Мраморный дворец; Константин, надругавшись над ней, отдал ее своей охране; еле живую ее отослали домой поутру – и причиной смерти объявили эпилептический припадок. Молчание ее родных было куплено, все черные слухи были заметены под ковер. Мало кто вспомнит о том. От Константина будут ждать милостей, на Константина будут надеяться еще лет двадцать пять.

Евгений глянул в окно: сквозь изморозь виднелся ряд домов, занесенная снегом стройка, змеиное русло Мойки, остов лодки, вмерзший в лед под Синим мостом. Подо льдом была стремительная темная река, в которую, как известно, нельзя войти дважды.

Восстания не будет. Жизнь продолжалась. Евгений вернулся домой и заперся у себя, чтоб не сорваться ни на кого, не наорать на брата Костю – за его гулянки, на младших – что не могут написать одно сочинение по французскому, на учителя Никитенко – что не может сам за этим проследить и все бегает к нему жаловаться. Сверху, снизу, везде был шум, кто-то кашлял в канцелярии, кто-то топал по лестнице, на чердаке ходили слуги – как у него на голове. Под дверью кабинета тоже было все топот, шорохи, кхеканье.