Капитолина Сергеевна, провожая его, улыбалась, и Гуров понимал, что все эти слова и шаблонные формулировки одинокая впечатлительная женщина слышала уже много-много раз. Пообещал себе, что на его визите череда разочарований для Молотовой завершится.

Отделение полиции Семеновского района встретило Гурова запахом пыли, свежей краской на сваренных из арматуры решетках и надежно въевшимся в лица служак выражением выученной беспомощности. Когда через двадцать минут поисков полковнику УГРО все же удалось отыскать участкового, принимавшего заявления у Молотовой, примерный план их дальнейшего разговора словно вспыхнул у него перед глазами. За годы службы он участвовал в стольких таких же разговорах, что становилось тошно.

– Вы чего от меня-то хотите? – гнусавил старший лейтенант, Сизый Виктор Степанович, удивительным образом соответствуя цветом кожи и выражением лица своей фамилии. – Чтобы я перед ней извинился? Или чтобы я шпану с ее двора за руку держал и хорошим манерам учил, товарищ полковник? Некому их трезвить. У нас в городской больнице не то что нарколога – психотерапевта нет, кодировать и торпеды им вшивать некому. Это вам не центр, простите. Из передоза выведут, в алкогольной коме не оставят – и на том спасибо. Кто помрет, тому время пришло. Вы знаете, что в других-то районах делается? У нас на Семенке все еще, можно сказать, благополучно. Бабка эта… Простите, гражданка Молотова до сих пор на товарищеский суд и на угрозу исключения из комсомола надеется. А сейчас все совсем не так работает. Посмотрела бы она, как в Горьковском туристам краску паленую продали. Я уж не знаю, как с ней рядом огонь оказался, но пожарище был – с другой улицы ноль один звонили. У людей обгорели руки и ноги. Тут же молодняк только лавочку у подъезда занимает, а она ходит сюда, как на работу, трясет шляпой этой своей.

«Как в трясине тону, – Гуров вздохнул и, закрыв глаза, крепко сжал переносицу. – Нехватка людей. Нехватка финансирования, остальных ресурсов. И жалобы, жалобы, жалобы. Нытье. Привычка работать спустя рукава. Ведь найти тех, кто придет на их место в эти условия и заменит местечковых полицейских, почти невозможно. Очередь в отдел кадров с заявлениями не стоит».

Полковник резко выдохнул и поднялся со своего стула, шаткого, с потертой обивкой. Безнадега и нищета кабинета Сизого В. С. ощущались физическим грузом, легшим на плечи. Гуров поймал себя на том, что старается держаться поближе к окну, за которым – жизнь и лето, и решительно повернулся лицом к столу и ссутулившемуся в кресле Сизому.

– То есть с рыжим этим, Андреем Кравченко, и его заклятым врагом, Егоровым Артемом, работы вы, Виктор Степанович, проводить не собираетесь.

– Ну побойтесь бога, Лев Иванович! Они совершеннолетние, какие мои действия могут воспрепятствовать им иметь друг к другу стойкую неприязнь? Или бросить пить? Или кричать друг на друга нецензурной бранью? Я же участковый, а не психолог. Они же не бьют, не ломают, не жгут. Они безобидные…

Гуров почувствовал, что начинает закипать. Что еще можно подобным образом спустить на тормозах? Работорговлю? Педофилию? Полковник опасно сузил глаза и пошел в атаку.

– А ты знаешь, старлей, что в доме напротив того, где живет Молотова, на втором этаже в угловой квартире окна, судя по показаниям свидетелей, полгода покрывалами завешаны? И подозрительные личности ходят регулярно. Что у тебя там, Виктор Степанович? Притон? Или бардак? Не знаешь. Может, мне сходить узнать? А то с «тихими алкоголиками» Молотовой, как я вижу, дело безнадежное.

Сизый встретился взглядом с Гуровым, и полковник почти в действительности услышал, как под сводом черепной коробки старшего лейтенанта заворочались наконец-то извилины. Если в нехорошей квартире на втором этаже на самом деле происходит что-то противозаконное, то узнать об этом первым должен никак не заезжий полковник УГРО. И грозит это такими неприятностями, рядом с которыми Молотова с ее жалобами на несовершенство мира покажется юной Красной Шапочкой с шоколадными кексиками в плетеной корзинке.