Местная администрация располагалась в здании бывшего горкома партии с непременным памятником Ленина, установленном на круглой железобетонной тумбе с двумя торчащими из нее отростками, напоминающими вытянутые руки со сложенными в кукиш пальцами. И лишь присмотревшись, Коновалов догадался, что тумба символизирует собой башню броневика, а фигообразующие отростки, соответственно, изображают стволы пулеметов «Максим». Городская площадь под их прицелом была пустынной, лишь у подножия памятника бродил мужик с краскопультом, опрыскивая ядовито-зеленой краской пожелтевшую некстати под жарким солнцем газонную травку. На странное занятие это полюбопытствовала сорвавшаяся с привязи коза с волочащейся за ней длинной бельевой веревкой с выдернутым из земли колышком на конце. Животное ткнулось бородатой мордой в свежеокрашенную траву, щипнуло, отпрыгнуло, и, возмущенно мекнув, умчалось на поиски экологически чистого корма.

– Не жрет! – кивнув сочувственно вслед козе, обратился к мужику Коновалов. – Видать, не в цвете дело, а в качестве.

– Дык, это ж наша телезвезда. Избаловалась, язви ее в душу сибирка! – охотно откликнулся тот.

– Телезвезда?

– Ну да! Нынче у нас год какой? Козы… А где коз снимать, как не в нашем Козлове? Вот, понаехали в канун Нового года телевизионщики, стали искать этот, как его… символ! А коз-то и не осталось почти. Нашли вот эту, соседа мово.

Ну и нафотографировали на телевизор. А она, стерва, опосля того зазналась. Доиться меньше стала, бродит, где ни попадя. Звезда, одним словом!

Глядя, как старательно красит мужик пожухлую травку, полковник не удержался, присоветовал:

– А вы после зеленой беленькой кое-где попшикайте. Вроде как ромашки в траве цветут. Или желтенькой – мол, одуванчики. А то им не сезон…

– Дык, ума хватит, заставят, ить, хризантемы нарисовать, – в сердцах оборвал работу мужик. – Я им говорю давеча, давайте Ильича бронзовой краской подмалюю. Пусть, блин, стоит весь золотой! А они – ни в какую. Дескать, не ко времени. Президент, дескать, Ленина не любит, вот и нехрен вождю пролетариата в нашем городе на праздник сиять, выпячиваться….

– Кто они-то? – усмехнулся полковник.

– Дык, эт-то….начальство, – туманно пояснил мужик, и, сплюнув, принялся подкачивать воздух в покрасочный агрегат.

В вестибюле мэрии в этот предвечерний час было пустынно и тихо. Лишь одинокая уборщица елозила шваброй по затоптанному линолеуму, сердито бормоча и шлепая в сердцах сырой тряпкой по полу.

– Где кабинет главы администрации? – спросил у нее Коновалов.

Уборщица махнула рукой в потолок.

– Там. На втором этаже. По лестнице. Да ноги вытирай! А то ходют и ходют…

Полковник хмыкнул. Как все-таки отличается провинция с ее устоявшимися нравами от столицы, где таких вот раздраженных теток в солидных учреждениях давно сменили вышколенные лакеи в униформе – предупредительные и бессловесные…

Он поднялся по крутым ступенькам на второй этаж. Здесь тоже было пустынно и тихо. Глянул на часы. Ну да, опоздал на десять минут. Совещание наверняка началось.

Полковник прошел вдоль дверей кабинетов, рассматривая таблички. Так… «Начальник финансового управления», «Начальник управления сельским хозяйством». Ишь, управления – не отдел какой-нибудь завалящий, – подметил он. Неожиданно в глаза бросилась отличная от прочих, кричащего бордово-кровавого цвета, табличка: «Райком КПРФ». Коновалов присвистнул. Прошел дальше. Кабинетов представителей других партий в здании администрации, по крайней мере, на этом этаже, не было.

Обнаружив, наконец, приемную с чахлым фикусом и цветущей молодой секретаршей, Коновалов представился и прошел в кабинет мэра. Там за длинным столом темной полировки уже сидело два десятка человек. Некоторые были в форме. Взглянув на погоны, полковник определил в них представителей таможни, эмчээс, пограничников и, конечно милиции, куда ж в таком деле без нее!