Мансур в один миг оказался около каталки и в ту же секунду его трясущиеся руки стали шарить по одежде покойницы, пытаясь одолеть несметное количество пуговиц. Мой друг даже не пытался скрыть своего возбуждения. Для него эта была долгожданная возможность поглазеть на обнаженное женское тело, и неважно, что оно было мертвым. Я же действовал гораздо взрослее: спокойными и методичными движениями снимал с Медузы тот или иной предмет гардероба, аккуратно складывая его в стремительно растущую кучу одежды. Мой сексуальный опыт был несколько обширнее того, чем мог похвастаться Мансур: во-первых, я трогал грудь нашей вечно пьяной соседки Зухры, а во-вторых, когда она уснула, мне удалось засунуть палец в её влагалище. Мансур даже не пытался скрыть своей зависти, когда я давал ему понюхать свой перст, ведь все, чем мой друг мог похвастаться, это то, как его гнал дед Игнат, после того как увидел обесчещенной одну из своих тыкв.

Когда с одеждой было покончено Медуза предстала перед нами такой, какой создал её личный бог. Любуясь телом покойницы я машинально сворачивал рубашку, чтобы положить её к остальной одежде. В нагрудном кармане я нащупал плотный продолговатый предмет, который оказался старым блокнотом. Положив рубашку на столик, который уже начал напоминать прилавок секонд-хенда, я открыл блокнот и пролистал несколько страниц, исписанных мелким убористым почерком. Не успел я прочесть и пары строк, как меня отвлек Мансур.

– Я завидую Васе Муравкину, – мечтательно сказал мой друг, не отрывая взгляда от полной груди Медузы, – кто же знал, что она такая красотка.

– Ты извращенец, – сказал Фанис Филаретович, сам он также был не в силах отвести глаз от обнаженного тела, – сначала трахаешь тыкву, потом стоишь над мертвой женщиной с торчащим хуем.

Мансур стыдливо натянул футболку практически до колен, прикрывая свою эрекцию. Надпись «Олимпиада-80» растянулась на ткани в высоком гротескном шрифте. Сколько я себя помнил Мансур всегда ходил в этой футболке.

– Хватит пускать слюни на несчастную женщину, побойтесь бога, – строго сказала Агафья Петровна уже позабыв, что ещё полчаса назад с вожделением разглядывала пенис Гражданина Галактики, – Азат, бери бланк и начинай заполнять!

Я послушно взял листок и сел за стол, приготовившись к уже привычной мне процедуре заполнения официального документа.

– Фамилия, имя и отчество? – спросил я.

– Аниса Хамидулловна Мударисова, – отчеканила Агафья Петровна. Меня охватило острое чувство дежавю, от которого по спине побежали мурашки. Мне казалось, что я устроился работать в какую-то безумную небесную канцелярию и делом всей моей жизни стало заполнение огромного гроссбуха с именами покойников.

– Дата рождения, – продолжил я.

– Седьмого августа тысяча девятьсот семидесятого года, – ответила фельдшер.

Достаточно быстро заполнив оставшуюся часть бланка мне пришлось лишь ненадолго остановиться на причинах смерти. Я с облегчением отложил ручку и мой взгляд упал на найденный мной блокнот покойной женщины, о котором я уже успел позабыть.

– Что это? – перехватив мой взгляд спросил Фанис Филаретович.

– Какие-то записи… – сказал я, открывая блокнот, – Евангелие от Медузы. Здесь всё на башкирском языке.

Я передал блокнот участковому, так как моё знание родного языка сводилось к паре слов из категории обсценной лексики. Фанис Филаретович с сомнением полистал записи и с виноватым видом заявил:

– Я не знаю башкирского языка, Агафья Петровна, может вы знаете?

– Не знаю я ваших басурманских языков, – проворчала фельдшер.

– Я знаю! – с гордостью выпятив грудь сказал Мансур, – не так уж я и глуп, как принято полагать.