Белла едва может говорить. Советский Союз заодно с немцами. Польша сдалась.

– Ты… тебе пришлось…

Но она затихает, слова застревают под небом.

– Были бои, – говорит Яков. – И бомбежки. Немцы сбросили много бомб. Я видел, как умирали люди, я видел ужасные вещи… но нет, – он вздыхает, глядя на руки. – Мне не пришлось… Я не смог никому навредить.

– А твой брат Генек? А Селим? А Адам?

– Генек и Адам здесь, во Львове. А Селим… после ухода немцев мы ничего не слышали о нем.

Сердце Беллы ухает вниз.

– А арестованные офицеры?

– С тех пор их никто не видел.

– Боже мой, – шепчет Белла.

В спальне темно, но по дыханию Якова рядом Белла понимает, что он тоже не спит. Она почти забыла, как приятно спать на матрасе – рай по сравнению с деревянным полом повозки Томека. Перекатившись набок лицом к Якову, она закидывает голую голень на его ногу.

– Что нам делать? – спрашивает она.

Яков зажимает ее ногу между своими. Белла чувствует его взгляд. Он находит ее руку, целует ее и прижимает ладонью к своей груди.

– Нам надо пожениться.

Белла смеется.

– Я скучал по этому звуку, – говорит Яков, и Белла слышит, что он улыбается.

Конечно, она имела в виду, что им делать дальше: например, остаться во Львове или вернуться в Радом? Они еще не обсудили, что безопаснее. Она прижимается носом, а потом и губами к его губам, продлевая поцелуй на несколько секунд, прежде чем отстраниться.

– Ты серьезно? – выдыхает она. – Не может быть.

Яков. Она не ожидала, что речь зайдет о браке. По крайней мере не в первую ночь после разлуки. Похоже, война придала ему смелости.

– Конечно серьезно.

Белла закрывает глаза, тело все глубже погружается в перину. Планы можно обсудить и завтра, решает она.

– Это предложение?

Яков целует ее подбородок, щеки, лоб.

– Полагаю, это зависит от твоего ответа, – наконец говорит он.

Белла улыбается.

– Ты знаешь мой ответ, любимый.

Она перекатывается обратно, и он обнимает ее со спины, окутывая своим теплом. Они идеально подходят друг другу.

– Тогда договорились, – говорит Яков.

Белла улыбается:

– Договорились.

– Я так боялся, что ты не доедешь.

– Я так боялась, что не найду тебя.

– Давай больше не будем так делать.

– Как?

– В смысле… давай больше не расставаться, никогда. Это было… – голос Якова опускается до шепота. – Это было ужасно.

– Ужасно, – соглашается Белла.

– Отныне всегда вместе, хорошо? Что бы ни случилось.

– Да. Что бы ни случилось.

Радом, оккупированная Германией часть Польши

10 октября 1939 года

Зажав нож в свободной руке, Халина сдувает упавшую на глаза белокурую прядь и подается вперед на коленях. Прижав розовые стебли свекольной ботвы к земле, она стискивает зубы, поднимает лезвие и со всей силы опускает его. Чвак. В начале дня она поняла, что если приложить достаточно силы, то можно отрубить ботву за один раз, а не за два. Но это было много часов назад. Сейчас она вымоталась. Руки кажутся вырубленными из дуба и готовы отвалиться в любой момент. Теперь ей требуется две, а то и три попытки. Чвак.

Братья недавно прислали письмо из Львова, в котором сообщили, что советские власти определили их на кабинетную работу. Кабинетную работу! Новость начинает бесить ее. Кто бы мог подумать, что именно она окажется в поле? До войны Халина работала помощницей в медицинской лаборатории своего зятя Селима, где носила белый халат и латексные перчатки, и уж точно ей никогда не приходилось пачкать руки. Она вспоминает свой первый день в лаборатории. Она была уверена, что работа окажется скучной, но спустя неделю поняла, что исследования – повседневная рутина, таящая возможность новых открытий, – приносят удивительное удовлетворение. Она была готова на что угодно, чтобы вернуться к прежней работе. Но лабораторию, как и родительский магазин, конфисковали, а если ты еврей без работы, то немцы быстро назначат тебе новую. Ее родителей направили в немецкую столовую, сестру Милу – в швейную мастерскую чинить форму с немецкого фронта. Халина понятия не имеет, почему ей дали именно это назначение; поначалу она подумала, что это шутка, даже рассмеялась, когда служащий временной городской биржи труда вручил ей бумажку с надписью «Свекольная ферма». У нее нет ни капли опыта в уборке овощей. Но очевидно, это не имеет значения. Немцы хотят есть, а урожай готов к уборке.