… – Саш, как хорошо-то! Я деньги нагадала, и вот – премия! Но кто-то еще заболеет? Не дай бог, дети. Да, я в курсе, что много курю. Не гуди и не порть мне настроение. Что вот ты, как старый дед, хренствуешь?

Ее завораживали рождения и похороны. Она практически всегда правильно определяла пол будущего ребенка, а если кому-то из стариков предстояло в ближайшем времени умереть, Соня знала это раньше, чем самые чуткие из них начинали слышать звон колокольчика, оповещающего об окончании земного срока. В общении с друзьями ей порой казалось, что она наводит тень на плетень, несет отсебятину, потому что те выводы, которые делала, не были продиктованы ни наблюдениями, ни опытом. Они вообще не имели отношения к здравому смыслу. Тем сильнее Соня удивлялась, когда у собеседника широко открывались глаза, и он спрашивал: «Откуда ты знаешь?»

– Саш, я же тебе говорила, и вот! Тина сломала ключицу. Теперь к ней не набегаюсь. Хорошо, что мы на одном этаже живем, а то бы труба. Вот точно карты показали, а ты все мне не доверяешь.

Так же легко, как Соня входила в мистические состояния, она освобождалась от них и сама над собой посмеивалась: «Ушел петух, встряхнулась курочка. Не поклевать ли нам зернышек? Хочется чего-нибудь совершенно материального!»

Иногда у нее спрашивали, как она относится к тому, чем владеет. Пожимала плечами. Разве она чем-то владела? Соня удивлялась миру, радовалась людям, приходила в изумление, когда пророчества сбывались, и замирала от восторга, если чей-то не в меру расшалившийся ребенок расслаблялся и засыпал, едва она брала его на руки. Тогда приходило чувство, что она обладает каким-то секретом, но разгадка далеко, а вокруг раскрывалась такая разная жизнь, и Соня тоже была в ней разной.

– Саш, посмотри, какие они славные, такие трогательные! Сидят на лавочке под проливным дождем, а с зонта на обе спины льет! А давай их позовем в гости? Ну и что, что незнакомые! Наверняка этим беднягам просто податься некуда. Ребята! Привет! Мы тут рядом живем. Нас зовут Саша и Соня. Хотите, пойдем к нам, дождь пересидим?

Терпеть она умела долго. Это в равной степени касалось как нечаянных обид, так и преднамеренных противоборств. Старалась договориться с людьми, объяснить свои поступки и быть честной. Если же терпение заканчивалось, приходила в ярость и крушила все на своем пути. Правда, гнев быстро иссякал, и так же легко, как прощала своих задир, прощала Соня и себя, и снова удивлялась, если после ссоры с ней мириться не хотели.

– Я тебе сто раз говорила, не трогай мою бабушку! Да мне наплюнуть, что она тебе сделала! Не буду я тебя слушать! Ну и что, что ты мне тетка! Не звони и не приходи, если она от тебя плачет, ясно? Она тебя на двадцать лет старше, а ты ее до слез довела! Знать тебя не хочу! Все, бывай.

… – Ты, Тина, знаешь, ты сама хороша. Ах, она принесла тебе сухие котлеты! Человек пришел, старался, нес. Да совести у тебя нет, и все. И я из-за тебя веду себя как последняя сволочь, мне теперь перед собой стыдно.

Соня чувствовала себя одновременно и актрисой, и хозяйкой театра. На воображаемой сцене она разыгрывала разные спектакли, придумывая сценарии и исполняя непохожие роли. Все монологи, которые она в своих пьесах произносила, были для нее истиной в последней инстанции. Те же, кто не желал играть в ее игры, из актерского состава удалялись. Она производила калькуляцию, для самой себя называла словами черту характера, которая в человеке не устраивала, и брала ее на заметку, чтобы опознать в следующем персонаже раньше, чем вдруг да наделит его ведущей ролью в очередной пьесе. Одной из ее любимых фраз в этот период была: «Я так не играю».