Соня уходила в комнату и уныло крутилась перед зеркалом. Неужели она такая некрасивая? Ей уже около двенадцати лет, она начала задумываться о разном. Конечно, Соня слышала всякие рассказы во дворе, даже выучила наизусть несколько неприличных стишков. Вернее, они выучились сами. Но ей хотелось пошептаться об этом с мамой. И вот она решила, что раз мама заговорила о ее груди, то можно задать вопрос. Вечером она спросила:

– Мам. А откуда берутся дети?

Мама долго молчала, а потом призналась, что ей пока стыдно говорить с Соней на эти темы. Но Соня и сама знала, откуда они берутся. Просто она хотела… Ну да ладно. И девочка решила, что она всегда будет отвечать на любые вопросы своих детей. На любые!

Это стало еще одним пунктом в длинном списке.

Она никогда не будет им врать. Она никогда не будет повторять за другими: все, что решит сделать, – решит сама. Она никогда не будет говорить своим подружкам, что у ее дочки плоская задница. В присутствии детей она ни с кем не будет общаться на другом языке. Она никогда не разведется с мужем, чтобы у них – Соня так именно и думала: «у них» – был папа. И она не станет обзывать их папу, и бабушку тоже никогда. И еще Соня будет с ними разговаривать. Все время и обо всем.

Берта перестала ездить в командировки, когда Соне исполнилось тринадцать. Папа появлялся все чаще, и бывшая жена встречала его нарядной и возбужденной. Перед приходом Оси она начесывала свои жесткие, осветленные перекисью волосы, красила губы яркой помадой и подолгу рассматривала себя в зеркале, складывая губы бантиком, как будто посылала самой себе воздушные поцелуи.

Соня понемногу научилась находиться с двумя родителями одновременно, и ей это нравилось. Особенно когда рядом нет Тины, которая так ехидно смотрела на дочь и ее бывшего мужа, что становилось неловко, как если бы мама и папа вдруг оказались голыми. И вдруг однажды вечером мама, сидя в кресле с «Бегущей по волнам», отложила книгу и без всякого перехода спросила Соню, как она отнесется к тому, если они с папенькой снова сойдутся. Она всегда говорила о нем «твой папенька», и Соня не удивлялась. Но зачем мама задала этот вопрос? Как бы счастлива Соня была, если бы родители однажды ей сказали, что больше не расстанутся! Она бы привыкла и перестала бояться обидеть кого-нибудь из них, отдав хоть на миг предпочтение другому! Соня испытала так хорошо знакомый ужас и думала сначала только одно это слово: «Ужас!» – но взяла себя в руки и пропустила в голову другие слова.

«Я так долго ждала, а ее все не было. Теперь она приехала, я вижу, как она старается, чтобы мы подружились. И если я скажу, что хочу, что больше всего на свете хочу, чтобы мои родители были вместе, мама наверняка подумает, что мне ее одной мало», – сказала себе Соня.

– Мне очень хорошо с тобой, – ответила она. – Разве нам еще кто-нибудь нужен?

Больше папа так часто не приходил. А перед смертью мама сказала Соне, что не сошлась с отцом и осталась одна из-за нее.

Боль, которую испытала Соня, услышав эти слова, была запредельной. Но она оправдала свою мать. Сначала без слов, а потом и со словами, Соня искала оправдание всему, что ранило ее и оставляло невидимые глазам шрамы где-то глубоко-глубоко, глубже даже, чем бродят мысли.

Время шло, мама становилась все ближе. Она делилась с дочерью разными историями, рассказывала ей о своем прошлом. Но мамино настоящее, ее женское, было по-прежнему скрыто, Соня это чувствовала, поэтому абсолютного доверия к маминым рассказам у нее не было.

Берта относилась к самой себе довольно строго, фразы «я должна», «я обязана», «я имею право» звучали в ее речи постоянно, и в них всегда слышался вызов. Она была иронична к окружающим, но проявлялось это по-разному. Общаясь с женщинами, Берта подчеркивала их недостатки, а мужчинам несла заряд энергии, заводила, бодрила и колко подшучивала. Соня неодобрительно водила носом, принюхиваясь к разнице. Но ей нравилось слушать мамины истории, сидя рядом на широком старом диване, куда они обе любили залезать с ногами. Все, о чем мама рассказывала, дочь делила на «согласна» и «не согласна», но маме об этом не говорила.