– Можно я впереди поеду? – попросила Ната. – Там лучше видно.

– Давай.

Она села рядом с толстым водителем, Дан и Калем устроились позади. Расстояние между сиденьями было достаточно широким, чтобы могли втиснуться колеса.

Водители такси не покидали свои машины до конца рабочей смены, а некоторые из них не вылезали неделями – оттого большинство таксистов страдали избыточным весом. Нижняя часть грузного тела была погружена в мягкий пластик шоферского гнезда. Функциями оно напоминало медицинское живокресло, только куда проще и дешевле – обеспечивало гигиеничный вывод естественных отправлений и через вживленные под ребра катетеры снабжало пищей. От приборной доски к телемоноклю на лице водителя тянулась гибкая белая спираль, по которой при каждом движении головы пробегали радужные кольца. Руки покоились в сенсорных пазах – специальных углублениях на приборной доске; движениями пальцев водитель управлял всеми системами, от включения и выключения фар до дверных фиксаторов. В большинстве автономий люди давно такси не водили, токомобили одной фирмы управлялись через Геовэб упрощенным подобием искусственного интеллекта или штатными программистами. Но в Университетах водителям удалось отстоять свои права и вытеснить автоматизированные такси-сети, которые в разное время пытались развить здесь бизнесмены. Ректоры челомобильщиков поддерживали – по их мнению, живые таксисты придавали автономии аромат старины.

– Давно в машинах не ездил… – хмыкнул Калем. – Все больше на своих двоих…

– Что он тебе дал? – спросил Данислав, когда челомобиль, еле слышно заурчав тесларатором, поехал.

Калем захихикал и хлопнул по карману.

– Я не смотрел. Прокламацию какую-нибудь, что ж еще. Потом выброшу. У них движение «За свободу колесников». Это они сами себя так называют – колесники, а слово «колесничие» считают оскорбительным.

Дан удивился:

– Почему? Глупости какие…

– Ага. Они говорят, что нормальные люди их притесняют, используя колесничих только на тяжелых работах, ну или на неквалифицированных каких-то.

– Но ты ведь – преподаватель.

– Так то-то и оно! Дело в… – Калем многозначительно постучал себя по лбу. – А не в… – Он хлопнул по роговому ободу колеса.

Ната молчала, приникнув к окну. За ним проносились обычные дома – бетонно-керамические стены, бронированные окна – и прохожие, в основном молодежь, пешая или в транспортных костюмах. Город студентов, учителей и обслуживающего персонала…

Наклонившись к Даниславу, Калем прошептал:

– Э, дорогой, красивая девка. В твоем вкусе, а?

– Ага, – пробормотал Дан.

– Свежая, – не унимался Калем. – Как цветок, только распустившийся… А ты, значит, садовник…

Он преподавал теоретическую физику, но увлекался поэзией, в которой, однако, ничего не смыслил, и часто использовал всякие банальные сравнения. Калем, обладатель мохнатых черных бровей и большого горбатого носа, имел арабо-грузинское происхождение. Грузины-то еще остались, что им сделается, а вот арабов сильно поубавилось после Второй среднеевразийской войны, когда объединившиеся славяне и японцы (в Японии как раз окончательно расшифровали карту человеческого ДНК и смекнули, какая последовательность аминокислот за какой ген отвечает) устроили гено-геноцид: совместно создали хитрый вирус и саданули им по множеству ключевых точек, за одно поколение стерев сотни миллионов врагов с лица планеты. Конечно, тогда вышел большой облом: ориентировались на генные комплексы, ответственные за определенный цвет кожи и волос, форму глаз и прочие специфические внешние параметры, – соответственно, не все арабы полегли, а из тех, кто полег, не все были арабами. Например, погибло много евреев – они с арабами похожи. Народу вымерло столько, что, собственно говоря, как раз после этого – вернее, после того как выжившие арабы одну атомную бомбу взорвали под Москвой, другую сбросили на Токио, а третьей рванули Ла-Манш, когда береговая охрана нейтральных французов выследила их мини-подлодку, – именно после этого крупномасштабная война, тотальная межплеменная резня и табуировалась в коллективном сознании так же, как в нем табуированы, допустим, убийство ребенка или инцест. Это, однако, парадоксальным образом привело к увеличению, чуть ли не легализации насилия на межличностном уровне. Затем в течение двух десятков лет сложились Сотрудничества, и планета изменилась до неузнаваемости.