Мари встретилась с Жаном на очной ставке: из самоуверенного молодого красавца с черными усами и офицерской статью он превратился в седого, косматого, заросшего клочковатой бородой старика, который твердил, что ни в чем не виновен.

– Это все она, она, она! Убийца! Это она соблазнила меня, с этого все и началось! Она! Поверьте и сохраните мне жизнь! Она заключила союз с нечистым! Уверен, она бы и меня отравила!

Жан указывал на нее трясущимся пальцем с крючковатым желтым ногтем и, пуская изо рта слюни, валил все грехи на Мари. Она так и не поняла – то ли он действительно тронулся рассудком, то ли так убедительно играл роль буйнопомешанного, желая избежать гильотины.

Гильотина – вот о чем шептались в Святой Берте. «Старая мадам» ждет свою подружку – еще никогда доселе в Бертране не казнили женщину. И все шло к тому, что Мари-Маргарита де Вальтруа станет первой, чья тонкая шейка хрустнет под трехсоткилограммовым лезвием.

Мари держалась вызывающе. Она поняла, что терять ей нечего. Она и так вошла в историю, газеты всего мира писали о ней, на Лазурное побережье пожаловало не меньше ста репортеров из сорока стран, чтобы лично наблюдать за грандиозным судебным процессом.

Публика была в восхищении от обвиняемой. Казалось, люди пленены ее многочисленными преступлениями, а по княжеству прокатилась волна отравлений: многие женщины, подражая маркизе, избавлялись от опостылевших супругов, престарелых родителей и несносных соседей.

Мари приняла приговор безропотно. Она знала, что остается последняя инстанция – великий князь Мишель-Оноре, который слывет либералом. Он может помиловать ее и даровать ей жизнь: но что это за жизнь в Святой Берте в течение последующих сорока или пятидесяти лет?

Более всего Мари угнетало то, что она не может видеться с дочерьми. Раньше она не уделяла им должного внимания, но теперь ей хотелось прижать девочек к груди и просто помолчать. Следователи объявили, что она лишается материнских прав, а дети передаются в ведение Министерства социальных реформ.

– Вы не имеете права видеть их, маркиза, – было заявлено ей. – Государство приложит все усилия для того, чтобы девочки обрели новые семьи и навсегда забыли о том, что у них была преступная мать!

После оглашения смертного приговора Мари доставили в Святую Берту и заперли в одиночной камере. Привилегия обреченных на свидание со «старой мадам» заключалась в том, что зарешеченные окна «каменного мешка» выходили на княжество. Мари видела сверкающие дворцы, виллы и казино.

Ведь все это могло бы принадлежать ей! Но вместо роскошной жизни ей суждена смерть. Она не боялась гильотины, ей было невыносимо больно сознавать, что ее дочери, Маргарита и Мари, вырастут без нее и никогда не узнают, кем была их мать. Но, может быть, это и к лучшему?

Миновало три дня. Ранним утром, когда сизый туман окутал остров и заползал в камеры, а кости ломило от сырости и октябрьского холода, тяжелая железная дверь камеры с пронзительным скрипом распахнулась. Мари всю ночь не могла сомкнуть глаз и задремала только на рассвете.

На пороге возник директор тюрьмы в сопровождении охранников.

– Госпожа маркиза де Вальтруа, вам известно, что сегодня в полдень состоится ваша казнь? Сейчас вам подадут завтрак, а затем помогут одеться. У вас имеется последнее желание?

Мари содрогнулась. Пришла пора умирать!

– Я хочу провести хотя бы пять минут наедине с моими дочерьми, – произнесла она внезапно севшим голосом.

Директор тюрьмы качнул головой и ответил:

– Это невозможно. Однако... Ваши дочери будут присутствовать во время процедуры...