Трава возле часовни была утоптана, что указывало на то, что место это использовалось довольно часто для подобного рода дел. Противники обнажили оружие, и дуэль началась. Вопреки ожиданиям Амато, альд не был убит наповал в первую же минуту поединка, чем, похоже, он и сам был безмерно удивлен. Меченый лишь легко оцарапал его шпагой. Рубашка в районе плеча немедленно окрасилась кровью. За последующие несколько минут Дамиани получил еще около пяти легких порезов. Затем еще пару более глубоких. Амато и Далия переглянулись. Было совершенно очевидно, что если так будет продолжаться и дальше (а в том, что так будет продолжаться, уже не было никаких сомнений, поскольку пока Амато додумывал эту мысль, Дамиани был уколот еще два раза), то весьма скоро число его ран сравняется с числом шрамов Рохаса. Очевидно, в этом и состоял замысел командора. Амато подумал, что наконец-то можно будет доподлинно установить количество шрамов Меченого, и тут же упрекнул себя за подобные неуместные мысли.

На вид командору Сиду Рохасу было немногим больше тридцати. Он был высокого роста и обладал телосложением, близким к тому, которое в старинных балладах принято было называть могучим. Свои русые волосы он обычно зачесывал назад. Лицо его, должно быть, в юности было довольно приятным, пока его не испортили два шрама на левой щеке и перебитый (судя по всему, не единожды) нос. Первый шрам шел от уголка губ до самого глаза, второй пересекал его по косой. Подбородок был гладко выбрит, вопреки последней моде. Он пользовался большим влиянием и авторитетом при дворе и особенно в военных кругах: Амато не раз приходилось наблюдать, как его мнения спрашивали люди, занимавшие гораздо более высокое положение, и охотно ему следовали. При этом Меченый ни во что не вмешивался, ни в каких интригах не участвовал и казалось, вообще был лишен честолюбия, хотя Амато подозревал, что это было только видимостью. Однако же он никого не трогал, и надо было быть совершенно дурным мальчишкой, как Дамиани, чтобы лезть на рожон и задирать его.

При дворе о нем ходило множество самых разных слухов: шептались, в юности он был бретером и зарабатывал себе на жизнь, провоцируя ссоры и вызывая на дуэль людей, неугодных его нанимателям – распространенный в Южных Землях вид заказного убийства; что не чурался он также и грабежей на больших дорогах; и что его дружба с королем держалась на том, что он порой избавлял его величество от докучавших ему людей без огласки; что жена его, категорически не одобрявшая его связи с альдой Монтеро и просившая у Примасерата дозволения на развод (разводы в Бреле были делом куда более редким, чем в Рамале и Лигории, но все же случались), погибла уж слишком своевременно. И глядя в серо-зеленые волчьи глаза командора, из которых на беднягу Дамиани смотрела сама смерть, Амато постепенно проникался уверенностью, что напрасно он почитал эти перешептывания досужими выдумками.

Между тем Дамиани был уже покрыт кровью с ног до головы и едва держался на ногах Далия, до сего момента словно пребывавшая в оцепенении, как и сам Амато, вдруг повернулась к нему и схватила за руку.

– Идите за стражей, – шепотом приказала ему она. – Быстрее!

Амато поколебался, оценивая целесообразность этого поступка, но она смотрела на него своими горящими умопомрачительными глазами, и он решил, что есть смысл попробовать. Почти бегом он направился ко дворцу.

Гвардейцы находились в главном корпусе. Лейтенант Шевель, выслушав Амато, задумчиво почесал затылок.

– Вираускас, Касьянас, со мной! Командору, видать, снова вожжа под хвост попала…Каррерас, давай за хирургом и носилками.