– Меня его рука не интересует.

– Тогда-ть он вам и нужен… – засмущался тавернщик. Не нравился ему этот ледяной взгляд гостя.

– Найди мне человека, который проводит нас до Данк-Хыша, а конкретнее до стойбища пастухов, среди которых живет Яши-Бан. Скажи, я хорошо заплачу. Чтобы он был к утру. Понял? Тогда хорошо заплачу и тебе.

– Да, господин…

И тавернщик, чувствуя на себе недолгие взгляды и седого мужчины, и седой женщины – взгляды пронзительные, заколебался. Нужен ли он здесь еще? Однако уже совсем скоро на него стали смотреть, как на пустое место, не замечая, и он раскланялся и исчез, успоковшись. Поначалу хозяин таверны принял Филиппа за опасного предводителя разбойников, что поживился на большаке, а теперь пытается с шайкой замести следы от чьего-то гнева, укрываясь в горах, но теперь понял – то загадочный знатный, но никак не бандит. Потому и отпустила его тревога, что его с семьей прирежут в постели.

Ночь спустилась на таверну «Зеленая сосна». На город падал снег. Заснули долгожданным глубоким сном в своих комнатах солры, не зная, что их ждет впереди. Заснул подле ног Филиппа на небольшой лежанке и мальчик Жак, наевшись горячего. Снилось ему, будто он дома, в Нижних Тапилках, где мать потчует его и целует в лоб, а отец ругает ее и приговаривает, мол, нечего мужчину лаской портить.

Филипп и Мариэльд лежали рядом друг с другом. Мариэльд располагалась между стеной и неутомимым ее надсмотрщиком, который, остерегаясь обмана от вероломной графини или того, что она подговорит кого-нибудь для помощи с бегством, держал ее при себе и день, и ночь. Он запрещал говорить с ней, вез ее в седле впереди себя и вглядывался в каждый лик, обращенный к графине. Уж не Гаар ли его настиг? Его рука почти всегда покоилась на перевязи, готовая в любой момент отразить атаку. Он был напряжен до предела, как никогда ранее. Однако внешне он казался все таким же спокойным и расчетливым, разве что более угрюмым, чем обычно.

Мариэльд устало вздохнула. В последние дни ее издевательские речи сменились молчанием. Она только и могла, что беспомощно созерцать, как ее увозят все дальше и дальше в горы, прочь от многолюдных трактов и больших городов. И если в первые дни она сама порой дразнила своего захватчика, который упрямо молчал в ответ на поддевки, то сейчас он, обращаясь уже к ней, тоже все чаще стал слышать тишину.

Чуть позже Филипп укрыл графиню одеялом, заметив, что она уже спит. Либо прикидывается спящей, замедляя стук своего сердца. Тогда, положив меч на край кровати, он уставился в дощатый потолок и вслушался в звуки метели.

Наступило белоснежное зимнее утро. Вокруг Мориуса войском стоял густой бор, и солры, покидая таверну, с восторгом глядели на громадные сосны, которые великанами упирались в ярко-голубое небо. А на самих солров поглядывал из-за ставней народ – к гостям по зиме здесь непривычны. Кто-то из жителей уже выходил из домов, закутанный в шубы, меха, готовый заняться обычным хозяйственным делом. Мориус был городком неторопливым, степенным, ибо леса не располагают к поспешности. Одни только дети были не подвластны этой степенности; то и дело их, любопытных, и гвардейцы, и матери отгоняли от огромных коней, чтобы кони ненароком их не прибили.

Лука Мальгерб запрыгнул в седло рыжего мерина.

– В Данк-Хыш, господин? – спросил он нарочито бодро, а внутри сжавшись от нежелания.

– Да, Лука. Фураж закуплен?

– На пару недель!

– Еда?

– Лепешки, вода, засоленная свинина. До граговки должно хватить.

– Тогда выдвигаемся!

Держа на руках Мариэльд, будто дитя, Филипп бережно посадил ее впереди себя. Конь пофыркал, отчего вокруг него столбом взметнулась морозная пыль, побил копытом, и граф, графиня, гвардейский отряд, слуги, а также проводник Барт, найденный тавернщиком, покинули Мориус. Все они двинулись не по широкой тропе, которая уводила назад на равнины, а по узкой, туда, куда сворачивает редкий путник или торговец – по направлению к горам, ввысь!