– Прекратить огонь! – рявкнул я, выбивая станнер из рук стрелявшего.

Ткнув удивленного префекта в лицо рукоятью меча, я добавил:

– На нас напали всего шестеро. Остальные ничем не провинились.

– Мы разберемся, милорд.

– Постарайтесь, – сказал я, скидывая плащ, и спросил у вернувшихся телохранителей: – Доктор Ондерра в безопасности?

Солдат отдал мне честь:

– Так точно, ваша светлость. С ней мой триастр и их старейшина. Она не пострадала.

Я кинул ему плащ.

Заметив кровь у меня на груди и лице, он спросил:

– А вы?

– Все в порядке. – Я пригладил волосы окровавленными пальцами и тут же напрочь забыл о солдате, запер его в мысленной камере, которая не имела никакого значения. – Паллино!

– Здесь, Адр!

Мой друг, ликтор и первый хилиарх, стоял, опираясь на розовощекого префекта, рыжими волосами и веснушками напомнившего мне Хлыста.

Да уж, слишком много плохих воспоминаний.

– Ты цел? – хлопнул я Паллино по плечу, и он скривился.

На его руке были глубокие раны, требующие вмешательства медиков. В боку зияло несколько дырок – одна из птиц наступила на него когтями. Ему было плохо.

Однако старый стервец ухмыльнулся и потыкал в свой новый глаз:

– Бывало хуже.

– Я попрошу носилки.

– Да я сам могу идти!

– Стой смирно, пока тебя не уложат! Не хватало, чтобы ты истек кровью из-за того, что какой-то птенец, – презрительно бросил я в сторону Удакса, – вообразил себя бунтарем.

Я нащупал пальцами серебряную цепочку на шее. Медальон, серебряный обод, заключавший кривой обломок белой скорлупы, был на месте. Уцелел.

С облегчением выдохнув, я спросил:

– Где Осман?

В итоге я не пошел прямиком к Осману, как собирался. Здравый смысл заодно с Валкой убедили меня сопроводить Паллино в медику и показать врачу собственные раны. Порез на лице был неглубоким, и на него, а также на пару не замеченных мной мелких царапин на руках просто наклеили корректирующий пластырь. А вот раны на груди оказались, как и у Паллино, достаточно серьезными. Мне повезло, что удар пришелся в ребра. Когти Удакса не проникли настолько глубоко, как когти того ксенобита, что вырвал кусок из бока моего друга.

– Паллино выживет? – спросил я, трогая мизинцем пластырь на щеке – тонкую черную полоску от носа до уха.

– Прекрати ковырять, а то шрам останется, – сказала Валка, и в зеркале я увидел, как она поджала губы.

– И тебе не понравится? – довольно резко произнес я, но тут же замолчал.

– Выживет, куда он денется? – передернула плечами Валка. – Его на всякий случай погрузили в сон. Так будет лучше. Он потерял много крови.

Я потрогал повязки на груди, почувствовал тепло там, где были зашиты легкие раны.

– Ну и острые же у них когти… Но я все никак в толк не возьму, почему они напали.

– Может, им не нравится служить людям, отнявшим их родную планету.

Я зажмурился и три секунды переводил дух, мысленно радуясь, что отошел от зеркала. Спорить на такие темы у меня не было сил.

– Пожалуйста, не начинай. Не видишь, я ранен, – указал я на грудь. – Ауксилия – не рекруты. Они свободнее наших солдат… черт побери, свободнее меня.

Я попытался сложить руки на груди, но лучше бы этого не делал. Эмоции утихли, больше не притупляя боль. Пожалуй, мне тоже не помешало бы снотворное. Но у меня было еще много дел.

Не дожидаясь моей просьбы, Валка взяла медальон на цепочке и протянула мне. В кои-то веки она не спорила, лишь пристально смотрела на меня, сдвинув брови.

– Они казнят того, кто напал на меня, – сказал я.

– Думаешь? – спросила Валка.

Она даже не шелохнулась, и медальон по-прежнему свисал с ее согнутого пальца. Я не понял, говорила она всерьез или с сарказмом.