Думаю, археологи будущего нашли бы на «Пате» остатки кабины и сидений. Здесь позади пилотского места обнаружился люк, ведущий в малюсенький грузовой отсек. Владелица крылатого кошмара пальцем на мокрой обшивке написала 5х75. Угу, в среднем наши худые тушки больше семидесяти пяти не весят, если оставить во Франции даже мыльно-рыльное.

Я повернулся к Пьеру и жестами показал, что нужно два рейса. Тот энергично покрутил головой. И мы полезли внутрь. Четверо запрессовались в объём, рассчитанный не более чем на двоих, пятый подпёр макушкой гаргрот (4), присев на корточках над голыми тягами рулей.

4. Верхняя часть фюзеляжа между пилотской кабиной и хвостовым оперением, обычно служит для создания обтекаемой аэродинамической формы самолёта, а не крыши над головой для красных соколов.

– Твою мать! – у Ерлыкина тут же свело ногу, в тесном пенале её никак не размять. – А если разобьёмся?

– Не волнуйся. У лётчицы есть парашют. Один.

Чего это они на меня зверем посмотрели?

В люке показалась голова в лётном шлеме.

– Passeport! – рявкнула она женским, но не женственным голосом.

Мы без восторга извлекли паспорта, лишаясь хоть какой-то легальности в Европе.

«Что ты делаешь! – зашевелился Ванятка. – А если нас пограничники поймают? Или убьют вообще?»

«Плохо. Я зря три месяца потерял. Тебе-то чо? Сначала в чистилище, как все, получишь срок в плечи и добро пожаловать. Слово замолвлю, чтоб пытали погорячей – быстрее к светлым выберешься. Лет за девяносто. Не забывай, могу в любую секунду туда билет выписать».

Про высшую меру молчу. И так соучастник напуган.

«Я не согласен!» – мычит комсомольская душа.

«Когда сказал – дьявол меня забери – согласился на всё оптом. Стало быть, в любую минуту… Да не бойся! Я привык к тебе. Голос в голове воспринимается как лёгкая шизофрения, трактующая все увиденное в разрезе судьбоносных решений семнадцатого съезда ВКП(б)».

Авантюристка захлопнула люк, придавив нас темнотой. Лучше не думать, что взлетающему к морю огрызку не хватит полосы, и на прощание с этим миром придётся искупаться. Не говоря о том, что погода даже для современной техники нелётная.

– Зато конструкция проверена десятилетиями эксплуатации, – попробовал пошутить Гиви. – Значит, надёжная – мамой клянусь.

Фюзеляж наполнился грохотом и вибрацией заработавшего «Лорен-Дитриха», и у меня остался только внутренний собеседник.

«Слыш, Вань. Нас-то ладно, мелкими группами как торгпредов. А самолёты как?»

Ответ известен, мне интересна его реакция. На удивление, сокол рассудил вполне здраво.

«Морем. Потом сообразили, что у республиканцев нифига нет пилотов, а без них «Чайки» не полетят. И вот, хотя бы часть из нас доберётся».

«Дальше не хватит моторов, запчастей топлива? Если уж пилотов не досмотрели».

«Дело случая», – философски заметил компаньон. Ему уже едва не хватает до мудрости «всё в руце Божьей».

Мы трепались много часов, Ваня с удовольствием слушал о великих грешниках прошлых столетий. В тесном чреве испанского самолёта нас трясло, качало, швыряло и продувало. Вдобавок, из-за низкой скорости, куда там до «Рено», рейс продолжался невероятно долго, я уж и счёт времени потерял. Периодически мотор кашлял, матерчатое тело сотрясала судорога, но каждый раз вновь подхватывал, и мы гадали – скверное топливо тому ли виной, зажигание или карбюратор с засорившимся жиклёром.

«Ерлыкин про самолёт Можайского напомнил. Как же здорово, что в нашей стране он первым полетел! Раньше всех в мире».

«Не полетел. Поехал и перевернулся».

«Откуда ты знаешь?» – возмущённо взбрыкнул Ванюша.

«Как откуда? Можайский сам мне рассказал».