На разветвляющихся в разные стороны белокаменных дорожках было полно народу. Важные дамы, утянутые в корсеты и тонущие в многочисленных юбках, шагали, едва ли не кренясь книзу от тяжести своей одежды и украшений, под руку друг с другом или с кавалерами, носившими столь пёстрые камзолы, что от них начинало рябить в непривычных глазах. Бэарсэй зажмурилась и поспешно отвела от кавалеров взгляд, уставившись в небо: их, вездесущих и громкоголосых, не было только там. Изредка выглядывая из-за серых тяжёлых туч, солнце одаривало землю снопом блёклых, как будто рассыпающихся, лучей и пряталось снова; ветер крепчал, сдувая с подъездных дорожек листья и взмётывая верхние юбки дам. Чуткий слух Ареллагана страдал от гомона, производимого людьми, ему хотелось бы, чтобы они тоже, как растения и животные кругом, замолчали и посторонились перед ним. Но сторонились они только перед Маргарет, величественно прокладывающей себе дорогу, а уж молчать не собирались даже и перед нею. Многочисленные голоса сливались в один гул, вразнобой твердивший:

– Ваше Величество… Ваше Величество…

Дамы, поспешно подхватываясь на ноги и разлучаясь с кавалерами, приседали в почтительных реверансах, кавалеры низко склоняли головы, прижимая левую руку к сердцу и правой придерживая шпагу. Ареллагану сразу сделалось неуютно здесь: от многочисленных пуговиц камзолов придворных, подошедших ближе всех к Королеве, от их тяжёлых медальонов и украшений холодно веяло враждебным серебром. В голове у Ареллагана сразу же зазвучало предостережение матери, и на мгновение у него даже возникло желание кинуться отсюда прочь… но он сдерживался и крепко сжимал руку взволнованной Бэарсэй, чтобы не позволить ей сделать то же самое. Глаза у Бэарсэй были огромными, полными страха и печали, как у кошки, загнанной злыми собаками в угол. Ареллаган тревожно поглядывал на придворных: чуть склонив друг к другу головы, они обмеривали его оценивающими взглядами, будто портные, и бормотали чуть слышно и едва разборчиво:

– Кто это?

– Её Величество говорила, будто бы это сын вдовой герцогини Амарской, близкой подруги Её Величества…

– Значит, это и есть сама герцогиня? – шёпотом вмешалась в разговор кавалеров одна миниатюрная женщина, опутанная серебряными подвесками, будто ловчими сетями паука.

– Видимо, да… – отвечали ей в унисон двое длинных, похожих на бледных комаров, придворных, провожая Мередит взглядами.

В отличие от своих детей, Мередит уверенно и твёрдо держалась в многоглазой и стоустой толпе. Она решительно и гордо несла голову, даже не удостаивая краем взора настороженно и любопытствующе изучающих её придворных. Хоть годы иссушили и изменили её, она, в простом дорожном платье, смотрелась куда величественнее и внушительнее, нежели пышно разряженная, с застывшим кукольным лицом, Маргарет, указывавшая им дорогу.

По мере их продвижения вперёд сжималась и усыхала толпа праздных придворных. У ворот Розового сада стояли всего три пожилые женщины в монашеских покрывалах, почтительно опустившие голову перед Её Величеством и нисколько не удивившиеся появлению Мередит и её детей.

– Сёстры, – промолвила Маргарет, остановившись и быстро поведя в стороны тёмными глазами, – тут ли наследный Принц Ольванс и Принцесса Саллива?

– Здесь, Ваше Величество, – глухим из-за покрывала голосом отвечала первая монахиня.

– Его Высочество объезжает подаренного ему коня под присмотром Его Величества, – продолжала вторая, – а Её Высочество с братьями и сёстрами играют неподалёку.