– Видели, – встрял супруг, до этого момента лежавший носом вниз на пледе. – Он был тут, загорал по соседству на полотенце. Правда, недолго. Все-то ему не лежалось, ворочался с боку на бок. Пижон!

– Ну почему же сразу пижон, дорогой? – возмутилась Кочетова. – Мальчик так пригож, что…

– Заткнулась бы ты, что ли! – взорвался, не выдержав, муж, выразительно глянув на резинку ее плавок, сползшую непотребно низко. – Пригож, пригож… Что тебе за печаль, старуха?! У него вон видала какая конфетка в женах ходит! Что ножки, что попка!

– Ага, – лицо Кочетовой перекосило. – Потому от конфеток таких и гуляют, у которых ножки с попкой!

– Слушайте, может, вы прекратите? – слабым голосом взмолилась Юля, еле держась на ногах. – Мне не очень приятно слушать ваши препирательства, а очень хотелось бы услышать, не знаете ли, куда отправился мой пригожий муж, который еще и пижон к тому же?

– Нырять он отправился! Нырять, конфетка. – Кочетов приподнялся на локтях и назло своей жене с медлительной выразительностью оглядел Юлю с головы до ног.

– Нырять? Куда нырять? – не поняла она и тут же снова нырнула под прикрытие Тамары.

– В голубую бухту пошли они с Сержем, – едва раскрывая рот, пояснила Кочетова.

– А кто такой Серж? – поинтересовалась Тамара с кислой физиономией.

Конечно, ей наверняка доставила бы больше удовольствия новость, что Степан ушел нырять с Викусей, к примеру. А тут Серж какой-то нарисовался, в чем же тут нехорошие помыслы?

– Хороший мальчик Сережа из нашего особняка. Приехал один из Пензы…

– Хороший мальчик! – перебил ее муж, передразнивая и сплевывая в ее сторону. – Пензюк пензюком Сережа твой! Пары яиц изжарить сам себе не может! Все по нашим кастрюлям лазает!

– Так я сама позволила ему, дорогой! Я же тебе говорила!

– Позволила она! А меня ты спросила, благодетельница? Я не обязан никаких пензюков за свой счет кормить. Позволила она! – распалялся Кочетов все сильнее и сильнее, прямо пар, кажется, от него повалил, как его разобрало. – Он вон и с мужем с ее тоже на халяву небось прицепился.

– Какая халява?! О чем ты?! Ребята нырять пошли и…

– И попутно за пивом собирались зайти, я слыхал, как они переговаривались, – перебил он ее, снова утыкаясь носом в плед, и забубнил оттуда, забубнил: – Вот твой Серж небось снова на халяву. У него даже денег при себе не было. Он в одних плавках как пришел, так с ее мужем и отправился. Какие тут деньги? У мужа ее бумажник был при себе, он его доставал из кармана шорт. А у Сержа я что-то бумажника не заметил! Халявщик хренов!..

Юля развернулась и пошла прочь.

Она знала, как пройти к голубой бухте, прозванной так за то, что когда-то каким-то умникам пришла в голову идея выкрасить прибрежные скалы в голубой цвет. Мотив был неясен: из благих ли эстетических побуждений, из хулиганской ли хохмы, а может, и вовсе от скуки, но выкрасили.

Они очень старались, очень! Они, наверное, не спали ночь, угробив не два и не три литра масляной краски, выливая ее прямо через край на камни. Ясное солнечное утро зацементировало плоды их труда настолько, что вот уже который год остаются следы на скалах. Пусть не такие яркие и не так много, но голубоватые разводы в каменных складках все еще присутствовали. Может, со временем соленые морские брызги и вымоют окончательно хулиганский след, но вот названия этой бухте не поменять уже никогда.

Она ведь раньше без названия была совершенно, эта бухта. Чалились тут катера местных рыбаков. Катамараны, лодки, сдаваемые внаем. Выстраивались за ними хилые очереди. Загорать даже кто-то пытался на неуютном каменистом берегу. Местные пьянствовать сюда частенько приходили, оставляя после себя пластиковые «полторашки» со стаканами и пустые пакеты из-под чипсов. Обитаема, одним словом, бывала бухточка. Единственно, чем страдала, это безымянностью. И тут вдруг такой подарок судьбы – серые камни раскрасили, название приклеили и даже сподобились мосток для ныряния соорудить.