– Этим мы наносим вред общему делу. Преступник должен понести наказание, Берс не только вор и жулик, он поощряет попойки и кутеж в среде подчиненных ему лиц. И если он на свободе, то должен в ближайшее время отправиться на фронт. Я даю ему сутки на сборы.

Но прошла неделя, а ротмистр Берс все еще находился в Архангельске и регулярно устраивал вечеринки для сослуживцев, отмечая свое освобождение.

– Откуда у него столько денег? – Шептались в компаниях ресторанных гуляк. – Конечно, пятьсот тысяч от четырех миллионов – сущий пустяк, почти не убыло, вот и глумятся.

– Помилуйте, – он вернул все до копеечки, – вступилась за ротмистра какая-то молодая дама, сидящая в компании, – деньги у него есть, это правда. Наследство.

– От кого? От нищего менгрельского князя?

– Ну что вы! Андрей Александрович, хоть и носит папаху и черкеску, но человек русский.

– Не верится что-то.

– Ей богу! – Дама перекрестилась. – А деньги у него от гонораров родственника, он был великий писатель.

– Кто же это? Неужели Лесков или Салтыков-Щедрин.

– Выше берите, это Лев Николаевич Толстой.

– Да вы что? Никогда не поверю!

– Жена писателя, Софья Андреевна была урожденная Берс. Андрей Александрович ее родной племянник.

– Действительно, я припоминаю эту фамилию. Бедный Лев Николаевич, с какой семейкой связался!

– Не лезьте не в свое дело. Благодаря Софье Андреевне русская литература получила великого писателя. Неизвестно, что было бы, женись граф Толстой на ком-то другом.

– Не понимаю, из такой известной семьи и ворует казенные деньги?

– Вам же сказали, это недоразумение, он все вернул.

– Знаем мы эти сказки. Впрочем, господа, не будем о грустном, волею Всевышнего и союзников мы сегодня на островке свободы, именуемом Северная область, где нет большевиков и это прекрасно. Ура, господа!

Председатель Верховного управления Северной областью Николай Васильевич Чайковский работал у себя в кабинете, когда к нему постучал секретарь правительства Петр Юльевич Зубов.

– Николай Васильевич, к вам рвется на прием господин Дедусенко.

– Товарищ Дедусенко, – поправил секретаря Чайковский, – не забывайте, что мы с ним члены одной партии. Просите!

Яков Дедусенко почти влетел в кабинет Чайковского.

– Прошу оставить нас наедине, – повелительно сказал он Зубову, – информация особо секретная.

Тот пожал плечами и вышел в приемную.

– Николай Васильевич! У меня самые точные сведения о том, что Чаплин готовит новый переворот.

– Против кого на сей раз? Неужели против союзников?

– Напрасно смеетесь, у меня сведения из самого надежного источника, Чаплин готовит свержение правительства и установление военной диктатуры с собой во главе.

– Что за чепуха?

– Нисколько не чепуха, сущая правда, вы знаете, на что он способен, и я знаю. За ним сотни офицеров, все вооружены.

– За нами народ, он не посмеет, – убежденно ответил Чайковский, – кроме того, мы под защитой войск Антанты.

– Генерал Пуль, полагаю, – торопливо сказал Дедусенко, – в этой же компании, и если не участник, то заинтересованный наблюдатель точно.

– Дипломатический корпус не позволит никакого безобразия, я говорил с Френсисом, он всецело на стороне народной власти и нашего правительства.

Чайковский не верил в возможность политического переворота, гораздо больше его занимал финансовый вопрос.

Денег нет! С таким неутешительным фактом столкнулось демократическое правительство Северной области еще в начале августа 1918 года. Большевики успели вывезти всю банковскую наличность из Архангельского филиала Госбанка – несколько десятков миллионов рублей. Организация власти требовала оплаты многочисленных расходов и выплаты заработной платы служащим и рабочим предприятий. Четыре миллиона, присвоенные в ночь переворота ротмистром Берсом, конечно, могли оттянуть финансовый кризис на несколько недель, но вернуть их назад в казну в полном объеме оказалось невозможно. За исключением той части, которую добровольно возвратил ротмистр Берс, остальные три с половиной миллиона бесследно растворились в карманах отважных горцев.