. Он питает обнадеживающие разговоры о цифровой демократии, сетевом обществе, кибергражданах и вики-правительстве. Некоторые говорят о третьей стадии демократического развития, на которой дух и сущность античной прямой демократии воплотятся в сетевой форме. «Телекоммуникации», как следует из этой логики, «могут предоставить каждому гражданину возможность включить свои собственные вопросы в общественную повестку и поучаствовать в дискуссиях с экспертами, профессиональными политиками и другими гражданами»[23]. Другие продвигают представления о «связанном» цифровом мире, в котором «граждане заставят собственное правительство держать ответ» и где «у всех людей в мире будет равный доступ к знанию и власти» (из обращения бывшего государственного секретаря США Хиллари Клинтон в вашингтонском Ньюзеуме [Музее журналистики и новостей])[24]. Следуя духу революции, некоторые эксперты идут еще дальше. Они делают вывод, что «пришествие и потенциал технологий связи», отличающихся постоянно растущими вычислительными возможностями, ускоряющимся переходом от свойственной для широковещательного радио и телевидения геометрии «один-многим» к коммуникационным схемам вида «многие-многим», указывают на некое «естественное» родство между коммуникационным изобилием и демократией, понимаемой (в общем и целом) в качестве такого типа правления и образа жизни, при которых власть подчинена постоянному общественному надзору, сдерживанию и контролю со стороны граждан и их представителей[25]. Коммуникационное изобилие и демократия признаются близнецами-братьями. Удивительный революционный процесс и инновации в области коммуникаций, создающие все новые и новые продукты, толкают к распределению власти и повышению ее ответственности перед обществом – по крайней мере так считается.

ИЛЛ. 4. Паттерны использования Facebook в юго-восточной Азии (декабрь 2010 г.)

Похоже, в поддержку этого тезиса сказать можно многое. И в самом деле, в вихревой галактике коммуникационного изобилия происходит много всего положительного, важного, воодушевляющего и даже опьяняющего. Давайте внимательнее присмотримся к деталям. Исследуя родственные черты коммуникационного изобилия и демократии (этот термин пока используется у нас в самом общем виде), следует помнить о некоторых критических замечаниях, в том числе о разумном предостережении Маклюэна: поскольку каждое новое средство коммуникации обычно «очаровывает» своих пользователей, в действительности «навязывая свои предпосылки, предубеждения и ценности» неосторожным людям, соблазняя их «подпороговым состоянием нарциссического транса», при анализе и оценке его социального и политического влияния необходима определенная доля аналитического отстранения и недоверия[26]. Потребность в отстранении имеет положительные следствия: трезвый анализ нового исторического способа коммуникации может повысить наше внимание к его новизне, сделать (более) видимым то, что ранее было попросту незаметным, т. е. настроить нас, если уж мы говорим о демократии, на восприятие многочисленных составляющих ее положительной и отрицательной динамики. Это не значит, что интерпретации коммуникационного изобилия способны «овладеть» его неуловимыми качествами. Подобное «овладение» – удел богов; точно так же, как любой человек, говорящий на определенном языке, никогда не может абсолютно точно следовать его правилам и выполнять их на практике, а также предсказывать и контролировать его прошлые, актуальные и будущие эффекты, динамичные контуры коммуникационного изобилия сохранят в определенной мере свою подвижность. Поэтому в этой книге ни в коем смысле не предпринимается попытка, как сказали бы немцы,